Томас задумался над тем, какая причина послужила для того, чтобы стена на какое-то время стала ему преградой. Он снова и снова пытался упереться руками в стену, но руки по-прежнему проходили сквозь нее. Тогда он вновь стал двигаться по своему кабинету, пытаясь найти решение этой задачи. Уэли в отчаянии, не задумываясь о происходящем, машинально уселся на стул, снова не ощущая под собой твердый предмет, посмотрел на себя прежнего, сказал вслух:

– Ну и что же мне с тобой делать? С тобой? Почему с тобой? Со мной, или не со мной? Как, черт побери, это правильно назвать?

Он выругался и постепенно в его сознании затеплилась мысль, что сидит на стуле и ощущает его. И чтобы вновь не оказаться без опоры, Томас начал постепенно понимать, что мешает создать преграду или опору сама мысль.

– Конечно! Сама мысль о том, что нет никаких преград, мешает построить их! Ведь Джим Робинзон схватил его за руку, пытаясь помешать выпить тот роковой напиток.

Томас Уэли тут же приблизился к своему мертвому телу и, мысленно давая себе указание, что это твердое тело и с ним необходимо проделать некоторые манипуляции. Он с уверенностью выхватил стакан из руки умершего самого себя и поставил его на стол. Торжествуя и ликуя в сердцах, Уэли без осторожностей вынул платок из кармана сюртука и с легкостью обтер им рот покойника. После чего он поднял руки и сложил их накрест на столе перед телом.

В это время Томас услышал на втором этаже шорохи и понял, что проснулась Анна. Понимая, что жена сейчас обнаружит его отсутствие в их спальне, примет утренний туалет и спустится к нему в кабинет пожелать доброго утра, он заторопился и, пытаясь толкнуть тело к столу от спинки кресла, его руки вновь прошли сквозь тело.

– Без паники! Необходимо сосредоточиться! Есть реальное тело, и я с ним справлюсь!
– говорил Томас мысленно сам себе.

Но руки не слушались, и ничего не происходило. Он снова и снова пытался, но ничего. Ему казалось, что прошла уже целая вечность, и вот уже слышны легкие шаги Анны, приближающиеся к его кабинету. В отчаянии Томас толкнул тело от себя, и оно склонилось над столом, а голова послушно легла на руки, создавая видимость уснувшего за столом человека.

В этот момент послышался легкий стук в дверь и донесся ласковый голос Анны:

– Милый! Доброе утро!

Дверь тихонько отворилась и в кабинет заглянула Анна. Она увидела Томаса, уснувшего за столом, нежно улыбнулась и тихонько закрыла дверь, не входя в кабинет. Томас, в своем новом облике, вздохнул и опустил руки с облегчением.

– А ты не так уж и прост, как я считал, - произнес голос призрака Джима Робинзона.

Томас медленно повернулся от закрытых дверей в сторону голоса и увидел того самого, повешенного, которого видел в момент его смерти на эшафоте.

Глава 5. Выяснение отношений

Оторопелый Томас Уэли стоял и смотрел на своего противника. В первый момент, не решаясь что-то сказать, он двинулся по направлению к Джиму Робинзону. Но тот, в свою очередь, продолжил:

– Такому трюку, который ты проделал через час после своей смерти, я научился много лет спустя, да и того мало, ты был первым, на ком я проделал подобный опыт.

Робинзон смотрел на Томаса с уважением и с испугом. Он, конечно, не ожидал такого поворота, но теперь необходимо сглаживать ситуацию, иначе от такого противника можно ожидать чего угодно.

В этот момент Томас приблизился к Робинзону лицом к лицу, и спокойно заговорил:

– Вы думаете, что я покинул привычный для меня мир раньше времени для того, чтобы меня здесь комплиментами осыпали?
– Томас многозначительно выдержал паузу и продолжил.
– Или, может быть, пожать вам руку и воскликнуть: "О-о-о, привет, дружище! Как дела, старина?" Вы думаете, натворили бед, а я пожаловал в этот мир, чтобы броситься к вам в объятия?! Или пасть перед вами на колени за то, что оказался случайным свидетелем вашей казни? Таким же свидетелем, как и сотни человек, стоявшие тогда на площади. При этом, заметьте, не по своей воле, и не ради любопытства. А по прихоти городских властей.

Робинзон попытался возразить, но Томас настаивал, не давая тому вставить ни единого слова. Этот призрак рослого детины осекся на полуслове и попятился назад, чувствуя надвигающуюся бурю, которая если разразится, то ему некуда будет деться. А Томас продолжил, полон ярости и гнева:

– Вы должны быть благодарным мне и моей семье за услугу, оказанную вам, за то, что у вас есть возможность в образе призрака не болтаться по пустырю, пугая проходящих мимо прохожих, а жить в этом прекрасном доме, в котором вас приютили и не предприняли никаких мер, чтобы от вас избавиться. Так ведь нет же, вы решили обвинить меня неизвестно в чем, и при этом отобрали у меня ни в чем не повинных детей.

Робинзон перебил Томаса и язвительно заметил:

– Не нужно из себя строить невинного ангела. Ты и вся толпа, стоявшая перед эшафотом, могли бы воспротивиться решению суда. Казнь, по воле народа, вынужденно пришлось бы отложить и пересмотреть дело. Но не одна сволочь не осмелилась этого сделать.

– Простите, сударь, - перебил его Томас, - вам ли судить о том, что мы должны были делать на нашем месте. Не вы ли вышли на помост виселицы с улыбкой, отпуская бессмысленные фразы в адрес палача? Не вы ли, прослушав приговор, отнеслись к нему как полный болван, вместо того, чтобы возразить и дать народу понять, что происходит? Вы ли не слышали, как зачитали обвинение против вас, в котором говорилось, что вы вор и убийца?