В Раздерихинском овраге близ Вятки нашел свой конец лихой ушкуйник Анфал Никитин. Устюг, Вятка, Сарай, Пермь, опять Вятка – Раздерихинский овраг… Он остался в истории оболганным как многократный переветник. Свой внутренний сепаратизм новгородцы победили, но такие победы называют пирровыми. Ослабив Вятку, они впоследствии потеряли ее.

И земли Вятской общины Эльдэнэ прошел. Нужно возвращаться в Москву. Здесь он никому не нужен. Здесь все мастера – от каталя до разбойника. Он, мастер-соглядатай, тут никому не был нужен, даже неинтересен.

И так захотелось ему жить своим домом в деревне по-над прудом, землю вздымать сохою, рожь сеять, ставить избы, ладить пруды и мельницы, изробиться и умереть на широкой лавке. И никакого на тебя, ёшкин корень, хозяина нету, только Бог.

Или можно к вотякам податься, гнать кумышку, плясать и петь во всю пьяную мочь веселые песни. Хорошо пляшут вотяночки, и собой, черёмные, сладки.

А не то к купцам пойти. Зимой мчать на санях по заледенелой и заснеженной реке, выглядывая ворога за ближайшим поворотом. Проскочить-пролететь к Двине на шибких вятских тройках!

Скорее всего, изветчик пойдет в Москву. Дойдет ли? Не этот, так другой дойдет. Кое-что Москва явно будет знать, но многое, очень многое останется неведомым. Вятка во многом легла белым пятном в истории России. Главным богатством Вятки был ее удивительный народ. Вятка после московского нашествия взорвалась, как громадной мощи сверхновая звезда, о существовании которой судят по следам этого взрыва…

Думаю, что именно матушка наша Вятка в средние века была столицей пермских «колоний» Великого Новгорода, военно-административным центром и продовольственной базой.

После того как пала Вятка, очевидно, прекратился обмен кумышки на серебро, и Новгород испытал «серебряный голод». Пермские городки Искор и Покча были взяты относительно не большим московским отрядом, пришедшим с Устюга по Весляне.

Лишенный серебряного тыла Новгород Великий был разгромлен тем же Василием III в 1478 году.

Конечно, после падения Вятки жизнь всех, населяющих вятские земли, должна была резко измениться. Ушкуйники были изгнаны. Они ушли по Вятке на Волгу, с Волги старым путем на Дон, там возникло донское казачество (гребенцовские казаки), удивительным образом сочетавшее воинственность с хозяйственностью. Это о них – и толстовские «Казаки», и шолоховский «Тихий Дон».

Историческая основа говора гребенцов – северная, в их языке присутствуют севернорусские черты и отсутствуют южнорусские. На Кавказ они пришли с оканьем (хоровод, помочи и пр.), в позднесредневековых склепах Ингушетии Е. И. Крупновым были обнаружены «вятические» подвески. У казаков эталоном настоящего мужчины был отважный, гордый и свободный духом, независимый человек, ощущавший свою особость и превосходство над соседним земледельческим населением. Ни гребенцы, ни кержаки с пришедшими позднее крестьянами практически не роднились. Конец XV века – такова глуби на исторической памяти гребенцов, что согласуется с предложенными здесь причинами «исхода» их из вятских земель.

Русский историк и этнограф Евгений Савельев уже в начале XX века отмечал в лексике донских казаков наличие многих слов, несомненно имеющих древненовгородское происхождение. По мнению Савельева, «при движении на Дон новгородцы спустились вниз по этой реке до самого Азова, смешались с другими казацкими общинами и таким образом положили основание Всевеликому Войску Донскому, с его древним вечевым управлением. Казаки-новгородцы на Дону – самый предприимчивый, стойкий в своих убеждениях, даже до упрямства, храбрый и домовитый народ. Казаки этого типа высоки на ногах, рослы, с широкой могучей грудью, белым лицом, большим, прямым хрящеватым носом, с круглым и малым подбородком, с круглой головой и высоким лбом. Волосы на голове от темно-русых до черных; на усах и бороде светлее, волнистые. Казаки этого типа идут в гвардию и артиллерию.

Говор современных новгородцев, в особенности коренных древних поселений, во многом сходен с донским, жителей Первого и Второго Донских округов. Как те, так и другие звук щ не выговаривают, а заменяют его двойным ш, например: ишшо, ишшобы, пешшаный, пешшинка, што (что), пишша и пишта (пища) и проч. Вместо жд всегда почти употребляют ж: Рожество, одежа, надежа (надежда), дож и проч. Вместо к – всегда х, например в словах хрешшенье, дохтур и др. Также: скусно, свиток и твиток (цветок), сумлеваться, сусед, укунуться, анагдась, глыбоко, быдто, кружовник, ослобонить, некрут, антиллерия, дака (дай-ка), ухи, польга (польза), слухать, верьх и верьхи (верхом), молонья (молния), женьшина, болесть, ужасть, жисть, скупердяй, панафида (панихида), трухмал, лясы точить, ну те к ляду, сиверка, сивер, исть (есть) и др.» [6] .

Новгородцы лучше, чем москвичи, знали древние сказания о начале Руси и ее славных витязях-богатырях. Язык их деловых бумаг, как и у старых донских казаков, чище московского и отличается от последнего как чистотой, так и образностью выражений. Новгородцы также занесли на Дон названия: атаман, стан, ватага, ильмень (общее название большого чистого озера) и др. Кроме того, многие донские станицы и хутора носят чисто новгородские названия: Ярыженская (от ярыжки, ярыга – наемные люди и бездельники); Багаевская (одноименные села по пути движения древних новгородцев в губерниях Казанской, Вятской и др.); Ведерниковская, ныне переименованная вместе с Бабской в Константиновскую (в губерниях: Вятской, Пермской, Нижегородской, Смоленской и др.); Михалевская, ныне Николаевская, станица (в Псковской губернии 21 селение и 3 деревни); Каргальская – Каргалы на Каме; Гундоровская – села в Архангельской, Вятской и Самарской губ. Хутора и фамилия Черевков – село Черевково Сольвычегодского уезда на Северной Двине, древнее поселение новгородцев-ушкуйников; жители, не знавшие никогда крепостного права, отличаются предприимчивым и энергичным характером. Древний новгородский погост Ягриш Архангельской губернии, близ погоста Верхотоимского, отличается самыми жгучими брюнетками севера. Погост этот упоминается еще в завещании Ивана III. Станица Раздорская, древняя столица донского казачества, также отзывается чем-то новгородским: слово «раздоры» – излюбленное выражение во всех новгородских актах, там постоянные жалобы на «раздоры», т. е. несогласия [7] .