Прекрасны вятские храмы, не забудем же и неисчислимый труд, вложенный в их строительство. Из песни слов не выкинешь: понуждение к этому труду стало причиной того, что вятские земли после присоединения к Москве на века стали бунташным краем, землей исхода.

Известны указы, касающиеся беглецов с вятских земель. «Бил мне челом игумен Спиридон, что из их сел из монастырских вышли крестьяне сей зимой. И я, князь великий, дал пристава… И где пристав мой их найдет в моих селах или в слободах, или в боярских селах и слободках, и пристав мой тех их крестьян монастырских опять выведет в их села, да посадит их по старым местам, где кто жил» (Указ Ивана III, 1467–1474, марта 23).

Беглецов велено было сыскивать повсеместно и «принуждать к сельскому труду». Куда бежали? Пустынные тогда пермские края, будущий Оханский уезд Пермской губернии – под боком.

Неуёмные созидатели, они начали искать новые места для поселений. И куда такой мужик ни придет, моментально плотинка насыпана, пруд накоплен. На плотинке – мельница, на пруду – гуси. Изба стоит, коровы с овцами пасутся. И рожь насеяна, и ребята наделаны. Ранее безлюдные или малонаселенные места стали наполняться народом, начали возникать новые житницы. Это юг Вятской губернии за Вяткой-рекой, юг Новгородской губернии, будущий Оханский уезд и земли по реке Ирень в будущем Кунгурском уезде будущей Пермской губернии.

История начертала им путь – тяжелейший. Впереди были триста лет раскола. Века странной тайны, темная пора страшных костров, гонений, яростная полемика, упорное противостояние. Раскол называют великой загадкой русской истории. Петр I с неописуемой яростью преследовал древлеправославие, видя в нем опасность распада государства по линии Москва – Новгород. Император не был религиозным фанатиком, а вот фанатиком сохранения единства право славных русских земель он был. Петр I «рубил окно в Европу», на запад. Ненавидевшее «воплощенного Антихриста» старообрядческое крестьянство хлынуло на восток, дойдя до Тихого океана. Непримиримые враги: великий Реформатор и великий Крестьянин, – повернувшись спиной друг к другу, в неистовом порыве движения развернули Московское княжество до размеров нынешней России.

Из Вятки на восток пошла не просто толпа беглецов. Это была прекрасно оснащенная мирная армия, спаянная внутренним единством. Великим крестьянином одарила история Россию. Крестьянин создал рожь вместе с паровой системой земледелия, вывел породы скота, жилище создал, сохранявшее семью в самые жестокие морозы. Устройство семьи, основы веры как спасенья – крепче цемента связывало людей воедино, делало неуязвимыми перед угрозами внешнего сурового северного мира. Самостояние свое мужик оберегал самым тщательным образом, не допуская крепостного ярма. Именно этот великий крестьянин и освоил Сибирь, научился хозяйствовать там, где раньше плуг не касался земли. Если бы не было сибирского хлеба, не было бы русской Сибири.

Неисчислимые исторические богатства оставили вятские мужики своим наследникам. Вот только видеть и ценить это богатство нас отучили. Все живут люди с головами, отвернутыми на Запад. Там-де и есть все самое ценное. Там-де и живут люди так, как следует жить. Свое-то, свое-то – вот оно, пока есть, а то уж и исчезло с лица земли, непознанным, неоцененным… Обернись, обернись, руку протяни!

Именно кержаки первыми проложили борозду на суровой земле Урала и Сибири, разведали дороги, дали хлеб строителям городов. Сибирь называет их «старожильческим населением», пришедшим в незапамятные времена. Русские крестьяне-первопроходцы нашли места, пригодные для сельскохозяйственного освоения, продемонстрировали способность выживать в самых тяжелых условиях. И не только выживать, но и «плодиться и приумножаться». Уральские и сибирские просторы были заполнены народом.

На всех просторах, занятых староверческой диаспорой, соблюдали строжайшую чистоплотность, не допускали чужого в дом, тщательно охраняли источники воды, исключали контакт с грызунами, понимали опасность случайных сексуальных связей. Именно этот карантинный комплекс позволил избегать распространения инфекций при контактах с разнообразными народами, населявшими уральские и сибирские леса. Этот мудрый народ не расчищал себе жизненное пространство уничтожением иноплеменных! Он пошел по пути само совершенствования.

Этот образ жизни был для кержака естественен, как дыхание, и столь же свят, как образа на божничке. По большей части простонародье одно от другого и не отличало: «Вера наша така», вот и все понимание. Отступление хоть на шажок единый вызывало в душе раскольника некий генетический ужас, предвидение неописуемой беды, немедленной гибели.

Нам, потомкам кержаков, нужно понять, что ни одна деталь образа жизни этих удивительных крестьян не была случайной, кем-то навязанной. Все родилось в темной глубине веков, все появилось спасения ради, в жесточайших исторических реалиях. Думаю, что там и кроются ответы на загадки старообрядчества, там сокрыта тайна старой мужицкой веры.

Казалось бы, как зеницу ока надо беречь такого крестьянина, трудолюбивого, плодовитого, грамотного, честного. Однако весь исторический путь кержаков – путь гонений. Их образ жизни, их вера, явившаяся для них спасеньем огненным, были оплотом существования, единственно возможным и не подлежащим ни малейшему изменению. Вот их впоследствии и назвали кержаками. Триста лет до раскола выплавлялся кержацкий характер… Все, чем так знаменит раскол, сложилось задолго до раскола. И не в Москве, а в Перми Великой и Вятке.