Ответом ему было мое ледяное оскорбленное молчание; сейчас я и слова не сказал бы, чтоб спасти его жизнь. Но ему было все равно, что происходит в моей душе, он мыслил. Наконец Сорок четвертый заговорил снова:

– Ах, как это трудно! Будь у меня хотя бы исходная точка, основа, с которой начать, - так нет! Опереться не на что! Послушай, ты можешь исключить фактор времени, можешь понять, что такое вечность? Можешь представить себе нечто, не имеющее начала, нечто такое, что было всегда? Попытайся!

– Не могу. Сто раз пытался. Головокружение начинается, как только вообразишь такое.

Лицо Сорок четвертого выразило отчаяние.

– Подумать только, и это называется ум! Не может постичь такого пустяка... Слушай, Август, в действительности время не поддается делению никакому. Прошлое всегда присутствует. Если я захочу, то могу вызвать к жизни истинное прошлое, а не представление о нем; и вот я уже в прошлом. То же самое с будущим - я могу вызвать его из грядущих веков, и вот оно у меня перед глазами - животрепещущее, реальное, а не фантазия, не образ, не плод воображения. О, эти тягостные человеческие ограничения, как они мешают мне! Твой род даже не может вообразить нечто, созданное из ничего, - я знаю наверняка: ваши ученые и философы всегда признают этот факт. Все они считают, что вначале было нечто, и разумеют нечто вещественное, материальное, из чего был создан мир. Да все было проще простого - мир был создан из мысли. Ты понимаешь?

– Нет. Мысль! Она не материальна, как же можно создать из нее материальные предметы?

– Но, Август, я же говорю не о человеческой мысли, я говорю о себе подобных, о мыслях богов.

– Ну и что? Какая тут разница? Мысль это мысль, и этим все сказано.

– Нет, ты ошибаешься. Человек ничего не творит своей мыслью, он просто наблюдает предметы и явления внешнего мира, сочетает их в голове; сопоставив несколько наблюдений, он делает вывод. Его ум - машина, притом автоматическая, человек ее не контролирует; ваш ум не может постичь ничего нового, оригинального, ему под силу лишь, собрав материал извне, придать ему новые формы. Но он вынужден брать материал извне, а создать его он не в состоянии. В общем, человеческий ум не может творить, а бог может, мне подобные могут. Вот в чем различие. Нам не нужны готовые материалы, мы создаем их - из мысли. Все сущее было создано из мысли, только из мысли.

Я решил, что должен проявить великодушие и вежливость - поверить ему на слово, не требуя доказательств, - так я ему и сказал. Сорок четвертый не обиделся.

– Твой автоматический ум выполнил свою функцию, - заметил он, - свою единственную функцию, и без всякой помощи с твоей стороны. То есть он слушал, он наблюдал, собрал разные вещи воедино и сделал вывод - вывод, что мое утверждение сомнительно. Теперь он втайне хочет проверить, так ли это. Верно?

– Пожалуй, - признался я, - хотя, будь на то моя воля, я бы скрыл свое желание из деликатности.

– Твой ум автоматически предлагает, чтоб я представил особое доказательство, чтоб я создал пригоршню золотых монет из ничего, то есть из мысли. Открой ладонь, они там.

И монеты там были! Я удивился, но не сильно, потому что в глубине души верил - и не раз в этом убеждался, - что Сорок четвертый пользуется колдовскими заклятиями, которым научился у мага, а сам без него ничего сделать не может. А вдруг я не прав? Меня так и подмывало спросить об этом Сорок четвертого, я уж открыл было рот, но язык не повернулся, и я догадался, что он наложил на меня таинственный запрет, который так часто мешал мне задать ему желаемый вопрос. Сорок четвертый снова погрузился в размышления.

– Бедная старуха!
– вдруг воскликнул он.

У меня защемило сердце; я будто наяву увидел столб, костер, услышал предсмертный вопль старухи.

– Какой стыд, что мы ее не спасли, какая жалость!

– Почему жалость?

– Почему? Ты еще спрашиваешь, Сорок четвертый?

– Какая ей от этого корысть?

– Продление жизни, к примеру. Разве это ничего не значит?

– Узнаю человека! Он всегда притворяется, что вечное блаженство в царствии небесном - бесценная награда! А сам стремится как можно дольше не попасть на небо. Понимаешь, в глубине души он отнюдь не убежден в существовании царствия небесного.

Меня зло взяло, что я по неосторожности дал ему такой козырь. Но спорить не стал: сказанного не воротишь, к тому же, спорь не спорь, Сорок четвертого не убедишь. Желая перевести разговор на другую тему, я заметил, что уж в одном-то старуха выиграла бы, если б ее спасли от костра, - не мучилась бы так перед смертью, прежде чем попасть в рай.

– Она не попадет в рай, - невозмутимо сказал Сорок четвертый.

Я был потрясен и еще больше - возмущен.

– Ты, вероятно, много знаешь о рае, - сказал я с некоторой горячностью, - откуда тебе все известно?

Ему не передалось мое волнение, он даже не потрудился ответить на вопрос, а продолжал:

– Выигрыш этой женщины был бы ничтожен, даже по вашим удивительным меркам. Что такое десять лет по сравнению с десятью миллиардами? Одна десятитысячная доля секунды, иначе говоря - ничто. Так вот, теперь она в аду и пребудет там вечно. Вычти из вечности десять лет, что ты получишь? Нуль. Ее смертная мука на костре длилась шесть минут, спасать ее от такой муки не стоило труда. Бедняжка теперь в аду, посмотри сам.