Затем «откуда-то» появились в народе возмущенные слухи, что в ходе проведения в январе 1949 года в Ленинграде совершенно ненужной Всероссийской продовольственной ярмарки (её проведение якобы не было согласовано с Кремлем — вольница, анархия) было загублено много необходимого стране продовольствия, а это — серьёзное умышленное вредительство. А поскольку это вредительство было скрыто от Кремля — то налицо антисоветский заговор.

В многострадальном Ленинграде с целью дополнительного обеспечения продовольствием голодных горожан Попков и Лазутин с разрешения А. Вознесенского и при согласовании с председателем Совмина СССР Н.И. Родионовым на основании решения Бюро Совмина СССР от 14 октября 1948 года о мероприятиях по реализации остатков товаров народного потребления организовали 10-20 января 1949 года продовольственную ярмарку, на которую пригласили товаропроизводителей из южных областей.

По «сигналам» провели проверку, которая якобы выявила нерачительное использование во время проведения ярмарки продовольствия — явное умышленное вредительство. А. Кузнецова за это преступление 28 января освободили от обязанностей секретаря ЦК и в феврале 1949 г. пока «сослали» на Дальний Восток секретарем Дальневосточного бюро ЦК ВКП(б). На место опального Кузнецова Сталин поставил Маленкова. А в Ленинграде расправа продолжалась: 22 февраля 1949 года на объединенном партийном пленуме города и области с гневной обличительной речью выступил Маленков, который обнаружил ещё одно преступление — ленинградский обком превратили в опорный пункт борьбы с ЦК, в альтернативный центр власти, заговор очевиден. И Пленум наказал «ленинградцев» — председателя счетной комиссии Тихонова исключили из партии, первого секретаря Попкова сняли с должности, Капустину и другим вынесли выговоры.

А поскольку Яков Федорович Капустин в качестве инженера был в 1935-1936 гг. в командировке в Англии, то его легко обвинили в работе на английскую разведку, и он был арестован за шпионаж в пользу Англии. Затем под жестокими пытками Капустин оговорил всё руководство Ленинграда и Ленобласти — это дружная антисоветская группа «заговорщиков» в составе более 75 человек.

Но под ленинградцев продолжали «копать» дальше и старания чекистов вознаградились необычайной находкой — в Музее обороны Ленинграда, конкретно — в мастерской музея нашли «кем-то» зарытый старый порох, — а это терроризм, подготовка диверсий в СССР.

Оставался ещё не тронутым, не пораженным авторитетный Николай Вознесенский. Но Госплан — это огромная статистика, а статистика — это очень зыбкая вещь, которую легко подвергнуть сомнению и, соответственно, обвинить во вредительстве, в заговоре и т.д. Что и было легко сделано — якобы Вознесенский умышленно подтасовал статистические данные. Хотя ещё и понятно, что над статистическими данными в стране работает весь огромный Госплан, огромное число сотрудников, которые готовили для Вознесенского различные доклады, и всех ему самому досконально физически невозможно перепроверить.

К тому же кто-то из единомышленников Берии, его старых агентов или новых Абакумова умышленно подставил Вознесенского. Эта операция получилась предельно простой. После очередного рутинного доклада правительству, составленного сотрудниками Госплана под руководством заместителя Госплана Помазнева, неожиданно сам Помазнев «вдруг» обнаружил неточность и написал докладную записку Н. Вознесенскому:

«Мы правительству доложили, что план этого года в первом квартале превышает уровень 4 квартала предыдущего года. Однако при изучении статистической отчетности выходит, что план первого квартала ниже того уровня производства, который был достигнут в четвертом квартале, поэтому картина оказалась такая же, как в предыдущие годы». Всё — это уже подстава в любом варианте; как теперь Вознесенскому дать «задний ход», объясниться со Сталиным и всем партийным руководством? В любом случае Вознесенский уже чувствовал себя виноватым — недосмотрел. И далее мог закопаться, выходя из этой ситуации, ещё хуже.

И Абакумов, Сталин и мстительная группа космополитов стали зловеще наблюдать за дальнейшими действиями Николая Вознесенского в этой тупиковой ситуации. Ещё раз подчеркну — уже при любых его дальнейших действиях Вознесенского можно было обвинить, он попал в установленный с помощью Помазнева капкан.

Николай Вознесенский поступил самым вероятным образом — не стал поднимать шум по этому поводу, не учинил разборки и никого не отдал под суд за ошибки в планировании, решил никого «вверху» об этой оплошности не оповещать, и, скорее всего, решил этот квартал молча мучительно пережить и планировал учесть эти неточности в дальнейшей работе и в следующем квартальном докладе, и на докладной записке Помазнева написал: «В дело», что фактически значило — «под сукно». Вот этого момента и ждали его враги. Агенты Берии или Абакумова выкрали из Госплана докладную Помазнева, и обрадованный успехом операции Абакумов помчался с компроматом на Вознесенского к Сталину.

У Сталина в этой ситуации было два варианта: или посчитать эту ошибку в квартальном планировании незначительной, случайной, ведь это не предательство, не подрыв государственных устоев, не серьёзное умышленное вредительство, и пожурить в личной беседе уважаемого им талантливого Вознесенского за халатность, чтобы лучше контролировал работу подчиненных, или — «раздуть из мухи слона» и поднять волну негодования против «негодяя» Вознесенского и довести всё дело до смертной казни. И, как показали следующие события, Сталин поступил по второму варианту, он ждал этого момента и поднял смертельную волну. Микоян вспоминал:

«Сталин был поражен. Он сказал, что этого не может быть. И тут же поручил Бюро Совмина проверить этот факт, вызвать Вознесенского».

Ранее — в 30-х годах, когда возникали подобные ситуации с высокопоставленными заговорщиками-троцкистами (я это подробно описывал в книге 9 этой серии) Сталин собирал всех вместе, причастных к ситуации, и устраивал разборки вплоть до очных ставок, при этом сам присутствовал и принимал активное участие. Теперь же Сталин не захотел сам разговаривать с Н. Вознесенским, а поручил это сделать комиссии в составе: Берия, Булганин и Маленков. То есть — отдал Вознесенского врагам на растерзание с заведомо известным результатом. Естественно, Николай Вознесенский рвался к Сталину на разговор для объяснений, но Сталин не пожелал с ним встречаться. А Берия, Булганин и Маленков написали в служебной записке Сталину то, что он планировал и ожидал с полной уверенностью: