То, что Гумпенберг записывал под диктовку своего духа-руководителя, практически является классикой жанра. Спиритические сеансы Космического кружка были куда неистовее. Они граничили с демоническим, а порой и переступали эти границы. Это не значит, что космисты были чокнутыми недоумками. Карл Вольфскехль был видным профессором немецкой литературы в Мюнхене и в Гейдельберге (где одним из его почитателей был Геббельс). Альфред Щюлер был распространителем идей Ницше, сдобренных пряностями своего собственного приготовления, и завсегдатаем салона Брукманов, где бывал Рильке и другие знаменитости (скоро среди них окажется и Адольф Гитлер). А Людвиг Клагес (позже он присоединится к нацистам) напишет книгу «Ум – противник души», интересную и по сей день. Поэт Стефан Георге в свой мюнхенский период тоже установит с космистами связь, едва не оказавшуюся для него роковой.

Щюлер, увлеченный черной магией, постоянно искал спиритических медиумов, которые, думалось ему, совершат новый прорыв в проявлении космических сил, которые пока еще подавлены инерцией патриархальных, рационалистических и капиталистических традиций. С этой целью он попытался склонить к сотрудничеству душу Стефана Георге, к тому времени уже известного поэта. Дело происходило на «римском» банкете: все участники были одеты и пытались вести себя как древние римляне. Этот ужин проходил в доме Щюлера и, в конце концов, вылился в спиритический сеанс. Во время сеанса Георге возбуждался все больше и больше и вел себя так, словно в него вселился дух. Позже он признает, что долго страдал от последствий «ядовитой магии этого ночного сеанса». Георге удалось отойти от космистов, и он основал свою собственную группу Круг Георге.

Об этом кружке напишет Петер Ашхайм: «Georgekreis [группа Георге] был кругом учеников и посвященных, сектой без формального или обязывающего статуса, абсолютным центром которой был их учитель. Несмотря на то, что в ближнем кругу всегда происходили небольшие изменения, число членов никогда не превышало сорока. Несмотря на небольшую численность, этот кружок стал образцом культурной элиты и оказал огромное влияние на авангардистскую поэзию, литературоведение и историю»354. Действительно, этот кружок обладал всеми признаками секты или культа. Когда люди впервые сталкивались с ним, это переживалось как решающее, поворотное событие в жизни, новое рождение. Выбор учеников в любом случае оставался за учителем, который вел себя совершенно как гуру. Тот, кто желал пройти инициацию, должен был выдержать испытания, а вступление закреплялось священной клятвой. Некоторые избранные получали от учителя новые имена. Лишь он знал, кто в действительности входит в кружок, а кто – нет.

Центром всего этого был Стефан Георге (1868—1933), широко известный поэт, слава которого в те дни превосходила славу Райнера Марии Рильке. «Говорили, что все молодые немцы двадцатых годов находились под влиянием Стефана Георге – даже те, кто никогда не слышал его имени и не прочел ни одной его строки»355.

Действительно, некоторые считали Георге богом, другие – дьяволом. Один признавался, что в «присутствии Георге понял, наконец, что такое божественное». Другой «получил впечатление страшной, демонической силы природы, потрясающей мир»357. «В нем видели величайшего поэта современности… и одновременно его почитали пророком и магом, великим “гуру” и оракулом, стоящим во главе интеллектуальной элиты, посвященных мира культуры, которые “трепетали перед ним” словно перед первосвященником. В Берлине, Мюнхене, Гейдельберге он руководил кружком самой умной, открытой и динамичной германской молодежи. В них он видел надежду страны. Он был источником таинственных изречений, публиковал загадочные стихи, ставшие культурным маяком для целого поколения»358.

Джордж Моссе обрисовывает Стефана Георге так: «Он серьезно верил в свою роль поэта-провидца, глашатая перемен. Ему казалось, что поэзия – это лучшее средство для изображения трагичности этих времен, чьи страдания может облегчить лишь сила и решимость вождя. Поэзия идет к самой сути вещей и в то же время не связана никакой конкретной политической программой. И главное, поэт не ограничен кажущейся фатальностью материалистических, исторических или экономических условий. Он находится над ними. Он напрямую чувствует пульс нации. С этой точки зрения поэт, естественно, должен выступить вперед и стать пророком современности»359.

В круге Георге не было места женщинам, это был M"annerbund, исключительная территория мужчин. По этой причине, а также потому, что он объявил «святым» одного мальчика, Георге и его учеников заподозрили в гомосексуализме. Однако некоторые исследователи его жизни решительно отвергают это обвинение. Узы мужской дружбы были совершенно нормальными для членов кружка, глубоко связанных со своей эпохой. Как и другие, они противостояли современности, интеллектуальности и демократии масс. Другим типичным зловещим элементом культа Георге были «фантазии о всемогуществе и желание смерти, игравшие среди них столь важную роль». Учитывая число самоубийств и безвременных смертей среди членов кружка, «исследователь едва может удержаться от соблазна говорить о неудержимом стремлении к смерти» в их среде360. В те дни тамплиеры и госпитальеры скакали рядом со Смертью и Дьяволом, подобно рыцарю на гравюре Дюрера.

«Георге подчеркивал необходимость элитарного руководства – что не исключало появления единичного вождя. Вместо образа одинокого рыцаря Георге отстаивал концепцию ордена, подобного тамплиерам или крестоносцам. В нем было сильно стремление к переменам, он искренне верил, что решение в конце концов будет найдено. Грядущий век должен стать веком элиты, а не масс. Он станет эпохой, когда великие личности будут преобразовывать общество и культуру. Для Георге эти новые люди одновременно были и божественными, и мужественными, а также обладали необычайной силой воли… Его ученики, настроенные так же, как и он сам, составляли ядро этой элиты» (Джордж Моссе361). Они воплощали истинную душу Германии. Он называл эту истинную душу «тайная Германия» (das geheime Deutschland).