— Отойди!

Люсинда повернулась и увидела у себя за спиной Шахин. Та хмурилась.

— Это усыпальница святого, женщинам нельзя заходить.

Люсинда опустила голову и последовала за Шахин по выложенной плитками тропе, но внезапно остановилась. У нее перехватило дыхание.

Она уже раньше заметила фигуру, стоящую на коленях и скрываемую могилой, и предположила, что это садовник. Но когда человек откинулся назад, Люсинда увидела, что это Патан. Похоже, он не видел ни ее, ни кого-либо другого. У него были плотно закрыты глаза, а руки прижаты к лицу. Шахин поднесла палец к губам и потащила Люсинду прочь от этого места. Они догнали Майю и затем молча вышли за ворота.

Шахин поспешно повела девушек в дом.

— Это могила его жены, — прошептала Шахин. — Думаю, что он так никогда и не оправился от этой потери. Она умерла в родах. Это был мальчик, но он родился мертвым. Она была слишком молодой… Такая красивая, такая милая и старательная, но слишком молодая. Мой Мунна велел положить ребенка ей на руки и похоронить их вместе. У него очень нежное сердце. Он не любит, чтобы кто-нибудь видел, как он оплакивает ее, и не хочет, чтобы вообще кто-нибудь знал о посещении ее могилы.

Когда женщины вернулись в отведенную им комнату, там уже зажгли лампы. Они наблюдали, как последние лучи заката окрашивают небо и спускаются сумерки. Вскоре мигающие огни ламп в металлических абажурах с отверстиями стали единственным источником светом.

Появился ужин. После того как они поели, постучалась Шахин и спросила, не требуется ли им чего-нибудь. Девушки поблагодарили ее, и выражение лица Шахин снова стало недовольным, как вначале. Она пошла по комнате, закрывая окна и поправляя подушки. Майя поняла по многозначительным взглядам Шахин, что та хочет остаться наедине с Люсиндой, и вышла, сказав, что ей нужно немного подышать свежим воздухом.

Когда они остались вдвоем, Шахин села напротив Люсинды, причем так близко, что их колени почти касались друг друга.

— Вы уезжаете завтра на рассвете, поэтому у меня нет времени, чтобы тратить его на любезности. Я должна знать, что ты сделала с моим мальчиком? Почему ты отвергла его любовь?

Люсинда почувствовала себя так, словно Шахин ударила ее ножом.

— Кто ты такая, чтобы это спрашивать? Почему ты меня в этом обвиняешь?

— Ты знаешь, как ему трудно любить? У него большое сердце, и нужно большое пламя, чтобы его разогреть, а потом нужно много времени, чтобы оно растаяло. Но тебе удалось растопить его сердце. Я знаю это. Я не знаю, почему он тебя любит. Неважно. Для меня играют роль его чувства. Он — это вся семья, которая у меня осталась, — Шахин приблизила свое лицо к лицу Люсинды; ее серьезность выводила девушку из себя. — Он любит тебя. Ты его любишь?

Шахин произнесла вопрос с такой значительностью, что Люсинда не могла ответить. Пока она смотрела на домоправительницу, не в силах вымолвить ни слова, суровое лицо Шахин смягчилось.

— О, ты просто девочка, — вздохнула она. — Ты даже не знаешь своей власти над ним. Он весь в смятении из-за тебя.

— Откуда я могла это знать?

— Такое неведение обычно для фарангов? Я спрашиваю тебя вполне искренне. Ты на самом деле не знала?

— Откуда я могла это знать? Он не разговаривал со мной весь день… даже не взглянул на меня ни разу!

Шахин вытянула руку и накрыла ею ладонь Люсинды.

— Даже фарангу следует знать. Тебе следует это знать по тому, что он с тобой не разговаривал… по тому, что он не смотрел на тебя.

— Он разговаривал с тобой обо мне? — Шахин кивнула и уже собиралась ответить, но Люсинда подняла руку. — Не повторяй мне, что он сказал. Я этого не вынесу.

— Это были самые хорошие слова…

— Ну, значит мне будет еще труднее их вынести. Разве он тебе не сказал? Я помолвлена с другим. Я еду на встречу с мужем.

Шахин выпрямилась и уставилась на Люсинду, словно увидела ее впервые. Затем она поднесла сложенные руки ко лбу и встала.

— Я зря пришла. Это было ошибкой. Я не знала.

Люсинда почувствовала, как у нее по щекам текут слезы.

— Это мой дядя, старый человек. И это моя участь в этой жизни.

Шахин покачала головой.

— Я пойду.

Когда она добралась до двери, Люсинда крикнула ей вслед:

— Я буду думать о нем каждый день.

Она так и не узнала, слышала ли ее Шахин.

— Что она хотела? — вернувшись, спросила Майя.

— Шахин никогда не видела корсета, — солгала Люсинда.

Она свернулась на низкой кровати и натянула на себя одеяло. Услышав ответ, Майя нахмурилась, какое-то время обдумывала его, потом решила ничего больше не спрашивать.

— Какая разница? — чуть позже добавила Люсинда, словно не прекращала думать об ответе. — Завтра мы уедем, так какая разница?

— Я не думаю, что мы уедем, сестра. Не завтра. Надвигается ураган.