4 июня софийская полиция раскрыла заговор. Террористы намеревались убить не только Стамболийского, но и военного министра Муравьева и министра внутренних дел Стоянова. В перестрелке был убит молодой офицер, которому, как стало потом известно, было поручено убить Стамболийского. Группу заговорщиков составляли молодые офицеры, члены Македонского комитета. Однако полиции не удалось их арестовать.

Положение становилось угрожающим.

Руководство аграрной партии могло бы легко контролировать события, если бы раздало оружие поддерживающим его крестьянам. Но оно не решилось на такой шаг. Оно занималось перестановкой постов, полагая, что Македонский комитет — эта маленькая банда террористов — не в состоянии свергнуть правительство, поддерживаемое миллионами крестьян. Политикам в руководстве аграрной партии почему-то не приходило в голову, что террористическая деятельность националистов — всего лишь дымовая завеса, цель которой — скрыть подготовку реакционного переворота. Конечно, эта близорукость дорого обошлась аграриям.

Несколько дней все было тихо. Однако в ночь на 9 июня все члены правительства Стамболийского, кроме него самого, были арестованы, и страна была объявлена на военном положении. Произошел переворот, которым руководили реакционеры Занков и Русев, между прочим, никак не связанные с македонскими националистами.

Стамболийский пытался организовать силами крестьян вооруженное сопротивление, но было уже поздно. Спустя две недели после переворота он был арестован вместе с группой своих сторонников и затем погиб при весьма загадочных обстоятельствах.

Латимер старался отобрать из рассказа Марукакиса самое существенное, потому что тот часто отклонялся, чтобы сделать разъяснения с точки зрения революционной теории. Когда он, наконец, закончил свой рассказ, Латимер допивал третью чашку чая.

Минуты две они молчали.

— Вам известно, кто внес деньги в фонд Македонского комитета? — спросил Латимер.

— Разные ходили слухи, — усмехнулся Марукакис, — и было много всяких предположений. Но мне кажется, что самое разумное из них — деньги были перечислены тем самым банком, на счету которого находились партийные фонды. Это так называемый Евразийский кредитный трест.

— Как вы думаете, не мог банк перечислить эти деньги, взяв их со счета какой-либо другой партии?

— Нет, я так не считаю. Перечисленная сумма была взята из фондов самого банка. Мне удалось установить: банк сильно пострадал в результате повышения курса лева, вызванного экономической политикой правительства Стамболийского. Я помню, что в течение первых двух месяцев 1923 года курс лева по отношению к фунту стерлингов вырос вдвое: с восьмисот левов за фунт до четырехсот. Если хотите, могу привести точные цифры. Поэтому банки терпели значительные убытки на краткосрочных ссудах. Евразийский кредитный трест, конечно, не мог с этим примириться.

— Что собой представляет этот банк?

— Зарегистрирован в Монако, что позволяет ему не платить налоги в тех странах, где имеются его филиалы, и не сообщать данные о текущих счетах. Такие банки далеко не единичное явление, в Европе их довольно много. Между прочим, правление банка находится в Париже, а большинство своих финансовых операций банк проводит на Балканах. Интересно, что банк финансирует подпольный бизнес — производство и транспортировку героина из Болгарии.

— Мог банк финансировать заговор Занкова?

— Вполне возможно. Во всяком случае, банк способствовал созданию обстановки, в которой стал возможен заговор. Ни для кого не секрет, что покушение на Стамболийского и Атанасова в Гаскове было совершено иностранными гангстерами, которым хорошо заплатили. Поговаривали, что только благодаря тому, что нити тянулись за границу, не удалось до конца раскрыть это преступление.

Это было как раз то, что Латимер хотел услышать.

— Есть хоть какая-нибудь возможность ознакомиться с материалами дела о покушении?

— Прошло уже более пятнадцати лет, — сказал Марукакис, пожав плечами, — и хотя полиции, быть может, кое-что известно, но я сомневаюсь, что она поделится с вами информацией. Если б я знал, зачем вам это нужно…

Латимер наконец решился:

— Так и быть, я расскажу вам, зачем мне нужна эта информация, как мы и договорились. Месяц тому назад я побывал в Стамбуле и случайно познакомился с главой турецкой службы безопасности. Он читал мои книги и даже предложил мне придуманный им сюжет. Между нами возникла дискуссия о реальном преступлении и о преступлении, описанном в детективном романе. Чтобы подкрепить свою точку зрения, он познакомил меня с досье некоего Димитриоса Макропулоса, или — другое имя — Димитриоса Талата. Это негодяй и убийца, каких мало. В Смирне он зарезал человека и устроил все так, что был повешен его сообщник. Он участник нескольких покушений, в том числе и на Стамболийского. Занимался также шпионажем, потом организовал продажу наркотиков в Париже. Как раз накануне разговора с главой службы безопасности тело Димитриоса было обнаружено в водах Босфора. Он был убит ударом ножа в живот. Мне почему-то показалось любопытным посмотреть на труп преступника, и я поехал в морг.

Увидев труп Димитриоса на столе, я возгорел нелепым желанием — быть может, выпил за завтраком лишнее — узнать как можно больше о Димитриосе. «Чем писать о том, как расследуют преступления другие, проведу-ка я расследование сам», — подумал я. Мне казалось, что я смогу дополнить скудный материал досье. Но теперь я могу признаться, что дело было не столько в самом расследовании, сколько в чисто человеческом интересе к этому Димитриосу, мне хочется понять, хочется объяснить его поступки, разобраться в его душе. Ведь наклеить ярлычок далеко не достаточно. Глядя на труп Димитриоса, я подумал, что его биография является хорошей иллюстрацией к процессам распада, происходящим в нашей общественной системе.