– Какое совпадение! А я маркиза!

Краста улыбнулась. Возможно, Эрглю и кретин, но он ей ровня. И обходиться с ним она будет с той же вежливостью, которой заслуживал любой член ее круга, с вежливостью, которой не будет вознагражден даже самый пронырливый простолюдин.

– Должна сказать вам, – заметила маркиза, взмахнув рукой, – мы совершенно неправильно подходим к ведению войны.

Капитан Эрглю склонился вперед с выражением вежливого и почти искреннего интереса.

– Сударыня, – воскликнул он, – как бы я мечтал, чтобы вы прояснили мне этот вопрос! Наши лучшие генералы бьются над ним неделями и месяцами, но результаты были не вполне удовлетворительны.

– Слишком мягко сказано, – подхватила Краста. – Что нам нужно, так это нанести рыжеволосым варварам такой удар, чтобы они бежали перед нами, точно в древние времена. Не понимаю, почему это до сих пор не сделано!

– Теперь, когда вы выразили это столь ясно, я тоже не понимаю. – Эрглю полез в ящик стола и вытащил на свет несколько листов бумаги, перо и пузатую чернильницу. – Если вы соизволите одарить державу плодами своих раздумий, не сомневаюсь, вскоре вся Валмиера возблагодарит вас как свою благодетельницу и спасительницу. – Он указал на стол и кресло – весьма скромного вида, приставленные к ближней стене его кабинета: – Если вы будете так добры изложить свой стратегический план настолько подробно, насколько это в ваших силах, я смогу поделиться им с верховным командованием.

– Непременно!

Прихватив письменные принадлежности, Краста уселась за стол и уставилась на чистый лист с тем же остервенелым отчаянием, что преследовало ее в школе для благородных девиц. Она погрызла кончик пера и наконец записала: «Мы должны ударить по альгарвейцам изо всех сил. И там, где они этого не ждут».

Она взялась было писать дальше, потом вычеркнула все лишнее. Еще немного погрызла перо. Вскочила на ноги и швырнула листок на стол капитану Эрглю.

– Уверен, – заметил тот, заглянув в ее записку, – что его величество король Ганибу будет благодарен вам за ваш сегодняшний вклад в дело победы.

– Ну почему я единственная во всей стране способна мыслить здраво?! – осведомилась Краста и, не дожидаясь ответа, направилась к своей коляске.

По пути маркиза заметила на пальце чернильное пятнышко, фыркнула в раздражении и стерла его.

Леофсиг обнаружил, что с течением дней если и не вошел во вкус сортирного наряда, то, по крайней мере, примирился с ним. Верно – работа была тяжелая и грязная, но не тяжелей, чем рубить дрова или исполнять любую другую повинность по лагерю. Как альгарвейские охранники, так и фортвежские командиры с удовольствием сделали из юноши показательного фортвежца в каунианской команде золотарей.

Леофсиг старался воспользоваться положением как мог. Его каунианский со школьных лет изрядно заржавел. Когда юноша поначалу пытался заговорить на древнем наречии, светловолосые его товарищи обыкновенно с улыбкой переходили на фортвежский. Однако Леофсиг не отступался. В темноте за урожденного каунианина его и теперь нельзя было принять, но юноша понемногу освоил даже желательное наклонение, не дававшееся ему, даже когда учителя прохаживались по спине Леофсига розгой.

Помогло ему войти в общество кауниан-заключенных и то, что их с Гутаускасом койки в бараке стояли рядом. А больше того – нескончаемая вражда с Мервитом. Если Мервит называл юношу любителем чучелок, тот относился к оскорблению как к похвале.

Однажды, когда Леофсиг закапывал вонючую выгребную яму, к нему подошел Гутаускас. Серо-голубые глаза каунианина весело поблескивали.

– Знаешь, – заметил он легкомысленно, – стоялая моча хорошо отбеливает. – В школе Леофсига не учили, как будет по-кауниански «моча»; заключение в лагере для военнопленных расширило его кругозор во многих отношениях. – Может, стоит отбелить тебе волосы? – продолжал Гутаускас. – Как думаешь, станешь ты от этого похож на нас?

– О да, без сомнения! – отозвался Леофсиг и указал на полузасыпанную канаву. – А от дерьма, – еще одно слово, которому его не учили в школе, – твои волосы потемнеют. Станешь ты похож на фортвежца, если я тебя сейчас в выгребную яму окуну?

– Возможно, – невозмутимо ответил Гутаускас. – Бывало, что мы называли фортвежцев «навозниками», так же как вы одаривали нас столь же приятными именами.

Он склонил голову к плечу, ожидая, как отнесется к этому Леофсиг.

– Никто не найдет доброго слова для соседа, – ответил юноша, пожав широкими плечами. – Бьюсь об заклад, даже ункерлантцы не настолько эффективны, – это слово ему пришлось произнести по-фортвежски за неимением подходящего каунианского перевода, – чтобы не ругать своих соседей.

Он закатил глаза, показывая, что принимать его слова всерьез не следует. Гутаускас кивнул.

– А я бьюсь об заклад, что ты прав: твои же собственные слова доказывают это. Так скажи, предпочел бы ты жить в той части Фортвега, которую заняли альгарвейские варвары, или в той, что досталась варварам ункерлантским?

– Я бы предпочел, чтобы Фортвег никто не захватывал, – ответил Леофсиг.

– Такого выбора нет, – промолвил Гутаускас с той скрытой насмешкой, от которой фортвежцы так часто начинали скрипеть зубами.