Оба расхохотались. Когда сидишь на вражеской земле и попиваешь вино, жизнь кажется прекрасной.

Следующим утром она стала еще лучше. Драконы были благословлены – или прокляты, как выражались некоторые, потому что иметь с ними дело оттого становилось только сложнее, – необыкновенной способностью восстанавливать силы. Когда Сабрино в предрассветной мгле вскарабкался в седло, его дракон был столь же туп, злобен и готов рвать на части все, что движется, – за исключением, возможно, себя – как и обычно.

Крыло Сабрино поднялось в небеса еще до восхода. Путь их лежал на юго-восток, навстречу встающему солнцу. Полковник вглядывался в светлеющее небо впереди. Вражеские ящеры будут видны на фоне зарева четкими, издалека заметными силуэтами. Но небо было чисто. Бои на земле тоже не ждали восхода. Линия фронта ясно просматривалась – ее чертили вспышки рвущихся ядер. Сабрино присвистнул, и ветер унес звук вдаль. С прошлого вечера солдаты короля Мезенцио продвинулись на много миль.

И продолжали двигаться вперед. То здесь, то там прущая напролом армада бегемотов и колонны драгун встречали препятствия: валмиерские крепости (этих было немного, ибо граница осталась далеко позади), укрепленные деревни, просто упрямые роты или даже полки. Как и днем раньше – как научились они в фортвежскую кампанию, – ударные силы обходили большую часть преград. Там, где без боя пройти было невозможно, большую часть работы брали на себя бегемотные дивизионы. Ядрометы и тяжелые жезлы позволяли им вести огонь с большой дистанции, где сами звери оставались неуязвимы для легкого пехотного вооружения валмиерцев.

Бывало, что противник продолжал сопротивление, невзирая на все усилия альгарвейских наземных сил, и тогда кристалломанты призывали помощь свыше. Драконы обрушивались с небес на вражеские позиции, засыпая их тяжелыми ядрами, и редко случалось так, что бомбардировку приходилось повторять.

Альгарвейские ящеры пикировали также и на вражеские ядрометы, что метали сгустки колдовской силы в солдат Мезенцио. Этих становилось все больше по мере того, как вражеская держава медленно – слишком медленно – осознавала масштаб угрозы. Но альгарвейская ударная группа рвалась вперед, продвигаясь почти параллельно среднему течению Соретто, в том месте, где река еще не сворачивала на северо-восток, но сильно восточнее: копье, нацеленное в самое сердце Валмиеры.

Глядя сверху на разворачивающуюся картину, отгоняя вознамерившихся испортить ее валмиерских ящеров, к исходу второго дня Сабрино уверился в том, на что сутки раньше лишь позволял себе надеяться.

– Им нас не остановить, – сказал он своему дракону, и зверь не стал спорить.

Теальдо глянул на восток, где за рекой Соретто начинались земли, с незапамятных времен принадлежавшие королевству Валмиера. Там альгарвейские драконы осыпали врага разрывными ядрами. Солдату хотелось вопить от радости всякий раз, когда вспышка знаменовала высвобождение сырой магии и над берегом вздымался столб пыли.

Сержант Панфило думал о своем.

– Пропади пропадом эти скоты панталончатые, что обрушили все мосты через реку! – рычал он. – Если б не это, мы бы уже полдороги до Приекуле одолели.

– Больше, – поддержал Теальдо. – Через Ривароли мы прошли, точно ложка касторки. Чучелки до сих пор не поняли, чем их так приложило.

Мимо пробегал капитан Галафроне – энергии у стариках хватало на двоих солдат вполовину его моложе. Услыхав, о чем болтают его подчиненные, он остановился и от души рассмеялся.

– Силы горние, парни, мы к реке вышли пару часов назад! Завтра к этому часу мы будем на том берегу. А там уже – на Приекуле! – Он примолк, обдумывая собственные слова. – Мы и правда быстро идем, а? В Шестилетнюю все иначе было, уж вы мне поверьте…

– Надеюсь только, что те сучьи дети, что наступают с севера, не доберутся до королевского дворца Ганибу первыми, – заметил Теальдо.

Галафроне рассмеялся вновь.

– Сучьи дети, что наступают с севера, – твои боевые товарищи, солдат, не забывай об этом. И у них ничего бы не вышло, если бы мы не отвлекли внимание валмиерцев на себя.

– Нечестно выходит, сударь, – пожаловался сержант Панфило. – Делаем мы не меньше – еще и тяжелей нам пришлось, – а слава вся им достанется. Нет, все-таки нечестно это!

Прозвучало это по-мальчишески капризно, но Теальдо прекрасно понимал и разделял чувства сержанта.

– Точно, – подхватил он. – Кой толк сражаться, если потом даже похвастаться нечем? Тем парням будет чем похвалиться, а о нас и не вспомнит никто.

– Да уж, сказано настоящим альгарвейцем! – ответил Галафроне. – А я вот что думаю, парни: если мы кауниан прижмем к ногтю, славы хватит на все королевство, прах его побери. Когда мы продули последнюю войну – я тогда в ваших годах был, – стыда, я вам доложу, на всех достало. А когда приколете на грудь ленту «За покорение Валмиеры», ни одна красотка не спросит, в северной армии вы сражались или в южной.

Панфило ткнул пальцем в сторону дороги:

– Вон, кажется, плоты везут.

Действительно, солдаты принялись сбрасывать с двух телег нечто похожее на огромные кожаные блины. К плотам полагалось несколько насосов, и Галафроне отрядил своих подчиненных по очереди надувать плотики.

– Весел нет, – заметил Теальдо. – И как нам прикажут через реку переправляться – грести руками?

– Ты лучше головой думай, – посоветовал Панфило, – чем языком болтать.

Теальдо одарил его оскорбленным взглядом, чем никакого впечатления не произвел – никогда еще в мировой истории сержант не падал жертвой оскорбленного взгляда.