– Неверно. Вранья. Редкозубые – самые отчаянные врали на белом свете. Пошли! – Чердынцев поправил висевший на плече автомат. – Жаль пугать красавцев, но придётся.

Цепляясь руками за стволы сосёнок, он заскользил сапогами по хрустящему светлому песку, спустился в ложок и хлопнул в ладони. Лоси вздрогнули, развернулись круто, будто солдаты на парадных маневрах, и вломились в низкорослый непрочный молодняк. Только треск по лесу пошёл.

Чердынцев присел, достал из сумки карту, повертел её в руках и с сожалением опустил на песок.

– Сориентироваться не по чём, – пожаловался он, – сегодня нам не встретилось ни одного населённого пункта. Вот ситуёвина какая!

Досадливая присказка училищного старшины пришлось как нельзя кстати.

– Ситуёвина, – согласился маленький солдат. – А хотя бы примерно, где мы находимся?

– Примерно тут, – Чердынцев обвёл пальцем обширный зелёный кусок на карте, стукнул ногтём по круглому чёрному глазку, вживленному неведомым немецким чертёжником в изумрудное поле, – в районе деревни Кашицы.

– Сколько же мы прошли? А, товарищ лейтенант? – Ломоносов озадаченно наморщил лоб.

– Километров сто. Может, сто двадцать.

– И ни канонады уже не слышно, и немцев мы не встречаем уже по пути, и своих не встречаем… Никого.

– Опустела земля, Ломоносов, потому и не встречаем.

– Будут ещё встречи, товарищ лейтенант… Столько будет – надоест. Кашица, Кашица… По-моему, я слышал это название в штабе. Что-то отряд наш закупал в Кашице. То ли картошку, то ли говядину.

– Неплохо бы выйти к этой деревне. Хоть сориентируемся.

– Для этого, товарищ лейтенант, надо найти дорогу. Дорога нас к Кашице и выведет.

– Верно. Если не к Кашице, то к какой-нибудь другой деревне.

На дорогу – вытоптанный коровами просёлок, обозначенный редкими обглоданными кустами, неудачно занявшими обочины, вышли через два часа. Безмятежно светило солнце, ненадёжно прикрытое горячей дымкой, раззадоривало глазастых оводов – крупных, длиною в мизинец. Оводы всаживались в людей, будто пули и тут же начинали разбухать, словно пиявки от крови.

– Опасные животные, – лейтенант поморщился, сбив с лица двух оводов сразу, приказал маленькому солдату: – Подстрахуй меня. Я выйду на дорогу, посмотрю, что там.

– Есть подстраховать, – послушно отозвался Ломоносов и, сняв с плеча «шмайссер», улёгся под песчаным взлобком, на котором росли куртины цветущей земляники. Оттянул затвор – лейтенант обучил его, как обращаться с трофейным оружием. Чердынцев также поставил автомат на боевой взвод и вышел на дорогу.

Глянул в одну сторону, в другую… Никого. Дорога была пуста.

Он нагнулся над следами – посмотреть, что тут есть? Многочисленные коровьи выдавлины пересекали свежие отпечатки колёс – недавно прошёл мотоцикл. Только в какую сторону он прошёл, на восток или на запад – по полуосыпавшимся оттискам не понять. Сам мотоциклист, конечно, опасности особой не представлял, но появление его на этой дороге, находящейся в стороне от многолюдных армейских трактов, наводило на кое-какие мысли.

Верёвку бы сюда, они б живо опрокинули любого мотоциклиста – только мослы свои задрал вверх. Лейтенант метров пятнадцать прошёл по мотоциклетному следу и по редким слипшимся комочкам всё же определил, в какую сторону устремился мотоциклист. Выходило – на восток, в тыл наступающих немецких частей. Чердынцев ещё раз осмотрел след и махнул рукой маленькому солдату:

– Выходи из укрытия!

Тот поспешно выскочил из-под взлобка, держа в зубах белый земляничный цветок, с жадным любопытством уставился на след мотоциклетных протекторов, с уважением округлил рот:

– О!

Лейтенант засмеялся.

– Вот именно – о! Неплохо бы нам овладеть мотоциклом. Мы бы в раз одолели ещё сто километров. И своих бы, глядишь, догнали.

Маленький боец вновь округлил губы:

– А вы умеете ездить на немецких мотоциклах, товарищ лейтенант?

– Конечно. На них ездить даже ещё проще, чем на наших отечественных.

– О!

Чердынцев забросил ремень автомата себе за шею, прощально глянул в одну сторону, потом в другую – пространство застыло неподвижно, в нём словно бы не было ничего живого, произнёс сожалеющее – уходить с этого места не хотелось, здесь можно было бы устроить хорошую засаду:

– Пошли бить ноги дальше, Ломоносов!

На плечо ему сел крупный коричневый овод, стремительно прокусил ткань гимнастёрки, и начал раздуваться. Лейтенант брезгливым щелчком сбил его на землю:

– Фашист проклятый!