Основываясь на материалах допросов 1960-х гг., можно попытаться понять психологию убийц. Эти материалы представляют собой холодящее кровь, но очень убедительное чтение, на основе которого власти анализируют мотивы мужчин, которые в силу целого ряда довольно сложных психологических причин позволили себе убивать с целью геноцида. Большая часть из этих причин – свойственные военному времени ожесточение, «сегментация», «рутинизация», стремление быть как все и тому подобное – не ограничивается пределами нацистской Германии. Мы гордимся собой при мысли, что Холокост никогда бы не мог произойти в Англии, но на самом деле в 1935–1945 гг., несомненно, нашлось бы достаточно тех, кто отправлял бы людей в газовые камеры, если бы они были построены в Аргайлле, Кардиффе или в окрестностях Лондона.

Лидеры берут на себя ответственность. Когда что-то шло не так, Черчилль, не задумываясь, брал вину на себя. Выступая на закрытых заседаниях парламента, он с готовностью признавал свои ошибки. Гитлер же, напротив, когда война приняла нежелательный для него оборот, постоянно обвинял в этом других: сначала генералов, а потом и весь германский народ, который он считал недостойным своего гения. Эта разница в подходе в должной мере проявлялась в бесстрашном желании Черчилля появляться на пострадавших от бомбежек улицах по всей Англии с тем, чтобы поднять моральный дух нации, чего Гитлер практически никогда не делал в Германии. Наоборот, фюрер передвигался в автомобиле с закрытыми шторками окнами. Одной из ошибок Гитлера было стремление дистанцироваться от страданий своего народа, который вплоть до 1944 г. преклонялся перед своим вождем. Страх, что его образ окажется связанным с текущими неудачами и поражениями, заставлял его отказываться от позирования перед камерой – возможности, которую Черчилль никогда не упускал. Когда 8 сентября 1940 г. Черчилль заплакал при виде превратившейся в руины улицы в районе лондонского Ист-Энда, одна из местных жительниц услышала, как кто-то произнес: «Посмотрите, его это правда волнует», и толпа сразу же повеселела. [115] Спасало, конечно, то, что Черчиллю действительно было небезразлично, и он, в отличие от Гитлера, не считал людей расходным материалом, необходимым для воплощения его глобального замысла. К несчастью для себя, Гитлер не имел рядом с собой никого, кто мог бы изменить его образ мыслей. Успешные лидеры окружают себя конструктивно настроенными оппонентами: у Черчилля был Аланбрук, у Сталина – генерал Алексей Антонов, у Рузвельта – генерал Джордж Маршалл. Гитлер, конечно же, не мог получить объективного совета, не имея никого рядом с собой.

За всю войну Гитлер очень мало путешествовал, если не считать посещений своей ставки «Волчье логово» в Восточной Пруссии и четырех поездок во Францию – один раз на встречу с Рундштедтом, один раз в Париж, чтобы позлорадствовать у памятника в Компьене, один раз к маршалу Петэну и Пьеру Лавалю в Монтуар и один раз, чтобы встретиться с генералом Франко в Андайе. Он и до войны не слишком любил путешествовать и ни разу не бывал в Англии, Америке, Африке или на Дальнем Востоке. Некоторых из его стратегических ошибок – особенно объявление войны Америке в декабре 1941 г. – вероятно, можно было бы избежать, если бы он в молодости больше был склонен к приключениям и имел бы возможность узнать, каков на самом деле мир за пределами Германии. Черчилль, наоборот, путешествовал больше, чем любой другой премьер-министр в истории: за первые четыре военных года он проехал не менее 110 000 миль, проведя 33 дня в море и 14 дней в воздухе. Это дало ему понимание глобальной стратегии войны, полностью отсутствовавшее у Гитлера.

Частью лидерского искусства является понимание, когда следует сказать «стоп», но подобно всем премьер-министрам двадцатого столетия, кроме лорда Солсбери и Гарольда Вильсона, Уинстон Черчилль оставался на своем посту слишком долго. Как и многие его предшественники, он слишком легко верил словам о собственной незаменимости, несмотря на тот факт, что звучали они из уст все меньшего числа людей. Когда летом 1954 г. старый друг и коллега-журналист сказал Черчиллю: «Многие из ваших друзей из Консервативной партии говорят, что для партии было бы хорошо, если бы в скором времени вы подали в отставку», премьер-министр взглянул на него, затем оглядел «Коммонс Бар», где они сидели, и только потом ответил: «Знаете, когда я смотрю на это место и думаю обо всем, что меня так долго связывает с палатой, мне кажется, что это отличный паб. И когда я смотрю на все эти лица в Палате общин, я спрашиваю себя, почему я должен покинуть его прежде, чем кто-то скажет: «Вам пора!» более настойчиво, чем те из моих друзей, с кем вы разговаривали» [116] .

Черчиллю нужно было последовать примеру Цинцинната или Гарибальди и покинуть политическую арену в момент своего триумфа в 1945 г. Он мог удалиться в Чартвелл и возводить там стены, писать книги, заниматься живописью и пожинать лавры. Поскольку к 1945 г. самая важная страница в истории главной войны двадцатого столетия совершенно очевидно уже была перевернута, и его «золотая осень», второй срок на посту премьер-министра в 1951–1955 гг., с его примирением с лейбористами, застоем в политической системе, неудачами во внешней политике и общей атмосферой ностальгии и самодовольства, был совсем не тем, что требовалось измученной и обнищавшей Британии. Так же, как Рональд Рейган в конце своей карьеры в Рейкьявике, но с гораздо меньшим успехом, Черчилль надеялся на встречу с русскими, которая бы принесла ему непривычное прозвище «миротворец». Но в отличие от Рейгана он не выступал от имени сверхдержавы, и его мечтам не суждено был осуществиться.

Когда Черчилль и член Центрального совета Консервативной партии Реджинальд Молдинг сели писать речь для выступления на партийной конференции 1947 г., до последнего понемногу стало доходить, что Черчилль не читал, как следует, «Промышленную хартию», основную декларацию политики партии по вопросам экономики. Тогда Молдинг подготовил для него краткую справку, в которой изложил ее основные положения, касающиеся централизации, повышения уровня занятости, усиления влияния профсоюзов, отказа от денационализации, равной заработной платы для женщин, повышения расходов на профессиональное обучение, создания объединенных производственных советов и партнерских связей между промышленностью, правительством и профсоюзами. Черчилль сказал, что он со многим не согласен. «Ну, сэр, – отвечал незадачливый спичрайтер, предвидя трудности и начиная волноваться, – все это было одобрено на партийной конференции». «Что ж, – ответил Черчилль, – тогда пусть остается».

Пребывание на посту премьер-министра в 1951–1955 гг. было не лучшим моментом в жизни Черчилля. Когда он вернулся на Даунинг-стрит, то принес с собой целую кучу красных этикеток «Сделать сегодня», которыми во время войны привык помечать важные документы. Они были положены в ящик стола и так остались там навсегда. Невнимательность к деталям, отсутствие интереса к внутренним делам страны и экономическим вопросам и полное нежелание заниматься политикой, являлись основными проблемами «золотой осени» премьер-министра. Примечательным признаком склеротичного характера всего периода пребывания Черчилля на посту премьер-министра в этот раз может служить тот факт, что даже когда у него летом 1953 г. случился инсульт, кабинет сделал вид, что ничего не произошло. В тех редких случаях, когда премьер-министр вмешивался в дела своих подчиненных, он только усугублял ситуацию.

Попытка потакать становящимся все более воинственными профсоюзам только «подкармливала крокодила» и привела к усилению инфляции, растущей с ростом заработной платы. Канцлер казначейства Р. А. Батлер позвонил Черчиллю по телефону накануне Рождества 1954 г., и тот сообщил ему, что проблема угрозы забастовки железнодорожников решена. «На чьих условиях?» – обеспокоенно поинтересовался Батлер. «На их, конечно, дружище!» – ответил довольный собой премьер-министр. Если это и был основной лейтмотив второго срока премьерства Черчилля, который не добавлял блеска его репутации, то его символом должен был стать огромный аудиофон, установленный в центре стола для заседаний кабинета министров, с тем чтобы восьмидесятилетний премьер-министр и несколько его даже более пожилых коллег еще со времен военного времени могли слышать, о чем идет речь. Ведь Черчилль находился в очень преклонном возрасте уже тогда, когда впервые занял пост премьер-министра в 1940 г.