– Ничего себе, – сказал я, в изумлении уставившись на «Эм-Джи» [67] . – Твоего отца?

– Нет. Моя. Подарок на день рождения. Нравится?

– Везет же некоторым!

Я погладил теплый металл низкого обтекаемого корпуса. Кон открыл верх и запрыгнул внутрь. Заработал двигатель, и ворота гаража внезапно показались слишком хлипкими, чтобы удержать басистый рокот.

– Прокатимся?

Мы медленно проехали по улицам Джорджтауна, осознавая, что стали центром внимания, и наслаждаясь этим. Выехав на дорогу вдоль побережья, мы открыли дроссель и рванули вперед по узкой извивавшейся трассе, с опаской притормаживая на поворотах. С одной стороны мимо проносилась отвесная каменистая твердь, а с другой – нас держал в напряжении страшный обрыв в море, ощетинившийся прибрежными скалами. Когда Кон обгонял армейский грузовик, навстречу вылетел пассажирский автобус, и мы едва успели втиснуться на свою полосу, чуть не царапнув по скале. Солдаты в грузовике разразились одобрительными возгласами, и я обернулся им помахать. Мы оставили их далеко позади и мчались под рассеянным солнцем, пробивавшемся сквозь узор листвы.

Дорога тонула в густой тени, отчего создавалось впечатление, что мы едем по прохладному, влажному тоннелю, пахнущему землей и дерном. Сквозь просветы в листве теплой синевой сияло море, и крошечные суденышки Пенангского яхт-клуба казались цветными булавочными головками на сверкающем полотне.

Кон оказался хорошим водителем, и сцепление с дорогой у «Эм-Джи» было прочное, все равно что у гусеницы с веткой. Мы ехали целый день, пока дорога не кончилась, мимо пляжей Танджунг-Бундаха и Бату-Ферринги – я едва мог различить оставшуюся вдалеке Истану. Он свернул на грунтовую дорогу, ведущую к Бухте отраженного света у северо-западной оконечности острова, поехал по ней, распугивая кур в малайской деревушке, и остановился только тогда, когда колеса начали вязнуть в песке.

Я перевел дух.

– Это было как… – Я покачал головой и рассмеялся.

Мы вылезли из машины и уселись на берегу, наблюдая за сияющими зелеными волнами и чувствуя, как исчезает наполнивший кровь адреналин. На песке стояли рыбацкие лодки, и мы слышали крики привязанных к ним бакланов. Рыбаки часто сажали бакланов на привязь, чтобы те ловили рыбу, дополняя улов из сетей.

Лицо Кона было полно радости, молодости, самой жизни. Теперь, состарившись, после всего что с нами случилось, именно таким я его вспоминаю; как в тот день, когда мы нарушили все правила дорожного движения, а потом сидели на краю света, глядя на море, и Малаккский пролив перед нами сливался с Индийским океаном.

– Ты ведь знаешь про моего отца, – без предисловия сказал Кон.

Я задумался над тем, что ему хотелось от меня услышать, и, не зная ответа, решил сказать правду.

– Ну… до меня доходили слухи и всякие байки.

– Ты слышал о триадах?

– Дядюшка Лим о них рассказывал. Но лучше расскажи сам.

Он глубоко вздохнул.

– Триады – это такая странная историческая штука. Название происходит от треугольной диаграммы, которой они пользовались и которая означала единство Неба, Земли и Человека. Впервые они появились во времена монгольского завоевания Китая как силы сопротивления. На триады очень повлиял буддизм, и в самом деле большинство из основателей были буддийскими монахами. Но со временем это выветрилось. Отец считает, что современные триады зародились в начале правления династии Цин. Когда в семнадцатом веке Китай захватили маньчжуры, они пытались подавить любые формы сопротивления…

Кон объяснил, что на протяжении веков триады постепенно стали частью преступного мира. Массовое переселение китайцев помогло расширить их влияние и власть за пределы Китая. Члены триад общались и узнавали друг друга на публике с помощью затейливых знаков пальцами рук.

Он замолчал, и я попытался осмыслить сказанное. Это было что-то сложное, тайное братство вроде масонов, про которых отец часто шутил, что господин Скотт – один из них.

В попытке усмирить триады англичане объявили вне закона любые тайные общества. Конечно, это оказалось бесполезно. Триады жили по собственным законам, и их не мог контролировать никто, кроме Голов Дракона, их предводителей.

– Твой отец – Голова Дракона? – спросил я Кона, переступив черту дружбы.

Но Кон уже ждал меня на другой стороне.

– Он – глава Общества красного знамени.

Дядюшка Лим был не единственным, от кого я слышал это название. Порывшись в памяти, я вспомнил, что когда-то в газетах подробно писали про насилие и беспорядки, устроенные враждующими бандами с целью расширить контролируемые территории. Общество красного знамени славилось хорошей организацией и особой жестокостью. Его корни уходили в китайскую провинцию Хок-кьень, выходцами откуда было большинство китайского населения Пенанга. Оно считалось одной из самых сильных группировок.

– Когда отец отойдет от дел, новой Головой Дракона стану я. Надеюсь, нашу дружбу это не испортит, – сказал Кон, и в его голосе сквозило беспокойство, что с ним я раздружусь.

Я был тронут и тут же его успокоил:

– Нет, даю слово.

Он с облегчением вздохнул, но тут же скрыл свои чувства – и я внезапно понял, насколько он был одинок, насколько отцовская слава мешала ему заводить друзей. Как и я, он предпочел собственную компанию. В нем было так много от меня самого, особенно внутренняя твердость, ставшая результатом решения идти по жизни в одиночку и не допускать сердечных уколов.

– Сейчас я тебе кое-что покажу, – сказал он.

Кон переплел кисти рук, оттопырив большие пальцы вперед, а мизинцы – вниз.

– Этот знак приведет тебя к моему отцу. Мы контролируем рынок в Пулау-Тикусе, и любой, кому ты его покажешь, будет обязан повиноваться.

Я попробовал воспроизвести знак.

– Зачем ты мне это сказал?

– Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, просто покажи этот знак, и ты ее получишь.

– Не думаю, что мне это понадобится.

– Выучи его. Мало ли как все обернется.