– Кстати, – заметил он, глядя на меня, – нам преподавали рукопашный бой, так что я готов с тобой сразиться, когда пожелаешь, маленький братец.

Я презрительно усмехнулся, а Изабель заявила:

– Уильям, заткнись!

– Ну, как идет подготовка к моей вечеринке?

Я швырнул в него куском хлеба. Изабель рассмеялась и последовала моему примеру, к ней присоединились Эдвард с отцом, забросав Уильяма булочками.

– Кто сказал, что это твоя вечеринка?

– Ладно, тогда мне лучше вернуться в Сингапур, да? Хорошо-хорошо, хватит булок. Нас кормят только ими. Меня уже тошнит.

Он уселся на свое обычное место и жадно набросился на еду под наши язвительные замечания об умении матросов вести себя за столом. Вечер продолжался: мы отставили тарелки и продолжали беседу, разомлев от вина, жары и воодушевленных остроумных реплик. Отец светился довольством. Черты лица смягчились, голубое сияние красивых глаз потеряло стальной отблеск. Я окинул всех взглядом, одного за другим – в каждом отражались отцовские чувства. Заглянув в себя, я с удовольствием обнаружил, что тоже доволен и счастлив. Отец взглянул на меня через стол и едва заметно кивнул. Мы оба поняли, что после долгих лет искания собственного пути и отстранения я наконец-то вернулся в семью. Мы встречали Уильяма. Мы встречали меня.

Среди приглашенных на вечеринку были все важные лица: британский правящий класс Пенанга в лице резидент-консула с супругой, важных чиновников, армейских и флотских офицеров; несколько драматургов и музыкантов, редакторы газет и те, кто на самом деле управлял островом, – китайские магнаты, малайская аристократия и английские туан-беcары. Еще были японцы, которых пригласил я. Настоящее сборище друзей и врагов.

Мы ходили по дому, делая последние приготовления, и Изабель нервничала. У нее дрожали руки, и мне пришлось забрать бокалы, которые она начала было протирать.

– Полюбуйтесь, пятикратная чемпионка Пенангского стрелкового клуба в трясучке. Ты же хотела поймать кое-кого в прицел?

– Заткнись!

Она бросилась наверх к себе в комнату, а я рассмеялся, но я ей завидовал: встретив того, кто много для нее значил, она могла представить его отцу и гостям. Я отправился на обычный послеобеденный заплыв, проверяя в уме, все ли готово, и пытаясь вспомнить, не упустил ли чего-нибудь. Меня беспокоило присутствие Эндо-сана, потому что я не знал, как себя вести. Пришлось пригласить Сигэру Хироси, а я был уверен, что он так и не простил меня за потерю лица на приеме у Генри Кросса. А еще были Кон, его отец Таукей Ийп, сэнсэй Кона Танака и мой дед с тетей Мэй. Пока день клонился к закату и жару сменяла вечерняя прохлада, я торчал в бассейне и волновался все сильнее. В конце концов я решил, что пора вылезать. Тревоги Изабель вдруг показались мне не такими уж смешными.

Вечер был тих: небо переливалось умиротворяющей палитрой киновари, лилового и темно-синего, которую оттеняли длинные клочья облаков. На деревьях и в траве перекликались цикады, а над нами разлетались по домам стаи ласточек, легко рассекая воздух хвостами-ножницами. На деревьях вдоль подъездной аллеи висели китайские фонарики, напоминая нитку гигантских раскаленных жемчужин.

Мы с отцом стояли на ступенях и встречали гостей. В отличие от большинства европейцев, Ноэль Хаттон отказался от традиционного белого смокинга, предпочтя привычный для него черный, в котором выглядел безупречно; упавшая прядь волос щекотала ему левую бровь.

До нас доносились звуки оркестра из восьми музыкантов, игравшего в саду попурри из Ирвинга Берлина [69] . В промежутках между пожиманием рук и приветствиями мы разговаривали.

– Ты потрудился на славу, – заметил отец, напевая под музыку.

– После стольких вечеринок, на которых я побывал, это было нетрудно.

– Твоя мать бы так тобой гордилась, – сказал он, застав меня врасплох.

– Нет, она бы гордилась нами обоими. Спасибо за тот день в библиотеке, за то, что ты тогда сказал.

– Я горжусь тобой, – с чувством произнес отец и взял меня за руку.

Впервые в жизни я почувствовал, что мы действительно часть друг друга. И благодаря интуиции, которая развилась во мне через ученичество у Эндо-сана, я осознал, что отец любил меня всегда, с самого моего рождения, даже в годы, когда я отстранялся от него и своей семьи. Это был один из самых прекрасных подарков, полученных мною от Эндо-сана, – способность любить и чувствовать любовь других.

Я поморгал, быстро отгоняя набежавшие было слезы, и тут же, минута в минуту, в портик въехала машина японского консула. Сидевший за рулем Горо не удостоил меня вниманием.

Консул, Сигэру Хироси, был, судя по всему, в том же костюме, который надевал на прием у Кроссов. Эндо-сан представил меня, и мы оба притворились, что встретились впервые, но я знал, что все это игра с целью сохранить лицо. Я ответил на его вопросы по-японски, чтобы произвести впечатление на отца. Потом Хироси снова перешел на прекрасный английский.

– Добрый вечер, господин Хаттон.

– Добрый вечер, господин Хироси.

– Это мой заместитель, господин Хаято Эндо.

Отец с интересом посмотрел на Эндо-сана.