Шрифт:
И вот мы опять — в который раз — пришли к ее дому, вошли во двор, в привычной безнадеге поворачивая и задирая головы к ее окну.
И вдруг — хлоп-хлоп глазами — туда и друг на друга: показалось?..
Пересчитали еще раз: справа пятое, сверху третье — нет, то есть да, действительно что-то…
Я тут же бросился обратно за угол, к таксофону, и, ужасно волнуясь, сбиваясь и промахиваясь, набрал наконец заветный номер.
И вот — гудок, потом второй, потом обрыв и грохот падающего жетона… и… дур-рацкие автоматы! — пока жетон проваливался, там уже что-то сказали, и я не расслышал — она или не она?!
— Але! — крикнул я и мгновенно покрылся испариной.
— Слушаю… — Голос был вроде ее, но — холод! холод! — не узнала, что ли?..
— Привет!.. — сказал я, обиженно и удивленно скисая.
— Привет… — насмешливо ответил голос, тоже явно удивленный.
И тут я все понял:
— Простите, эээ… будьте любезны… ну, в общем, мне бы вашу дочь, если можно… она дома?.. Скажите ей — это говорят из милиции… то есть из цирка!.. Слоны идут на водопой!..
— Ничего не понимаю, — пробормотала моя славная теща, а рядом: «Ну мама, мама!» — божественный, из всех миллиардов единственный голос моей возлюбленной.
И затем уже в трубке:
— Алло! Это ты?!
Ну разумеется, это был я, а кто же еще-то.
Но у меня — не забалуешь!
Как только мне стало ясно, что она жива и здорова, я тут же взял себя в руки и артистически сурово сказал:
— Знаешь, это не телефонный разговор. Жду тебя на скамейке, если не возражаешь, конечно.
— А ты здесь?! Я сейчас! Только не уходи!.. — И в трубке запищали-застонали короткие гудки.
Дорого мне дался суровый разговор. Совершенно обессиленный, горячий и мокрый, я отпал от телефона прямо к Женьке в охапку.
— Ну что? — восхищенно смеялся он, еле удерживая меня в равновесии. — Нормально?
— Норма-ально! — смеялся я в ответ, слыша и видя его сквозь пелену своего головокружительного счастья.
— Тогда — ни пуха, что ль?
— Иди ты к черту!
— Иду, иду, не сумлевайся! — И вложил в мою руку брелок с ключами. — Не потеряй, смотри, на улице останешься. Врубился, нет?..
Вот когда дошло до меня настоящее значение Женькиного одолжения — да просто подвига, не меньше. О ключах-то мы договорились раньше, и Женька сам же, между прочим, предложил мне свою хату на Таганке, которую ему снимают родители (он из провинции, тоже единственный отпрыск), но я тогда еще не знал, как у меня сложится и сложится ли вообще, колебался, отнекивался, хотя вариант на первое время просто блестящий.
И вот — час настал, можно было уже не бояться сглаза, но мне вдруг стало неловко перед другом: ради нас он шел на лишения, возвращался в общагу, где у него всегда забита койка, он там же и прописан, и получалось, что я и жилище у него забрал, и его самого отшивал за ненадобностью — «была у зайца избушка лубяная…».
— Спасибо, Жень, — сказал я, с чувством пожимая его руку. — Прости за временные трудности.
— Балбес, что ль? — удивился он. — Ну, разбирайся там. А ежели объявится хозяйка, скажи, что ты мой брат из Саратова.
— Ага, близнец.
— Не близнец, а двойняшка. Большая разница.
— Две большие разницы.
— Да, — согласился он. — Ты и я. Но я больше, имей в виду.
— Зато я выше и чище, — сказал я. — Тоже имей в виду.
Истощив запас импровизаций, посмеялись, повздыхали, и Женька заторопился:
— Ну пока… — Слегка смущенный (невольно позавидовал, наверное), попятился, разворачиваясь, чтобы уйти. — За вещичками я завтра — позвоню и заскочу. Кстати, насчет училища: может, зря ты так резко? Даю намек… — И этак небрежно махнув рукой, пошел, да не туда вначале, запнулся, удивился: — Компас барахлит… — и повернул в обратную сторону.
А меня уже вовсю знобило-колотило от тревоги.
По телефону — это одно, но мы ведь не виделись больше трех часов: может, что-то уже изменилось к худшему?
Как мы встретимся? Что скажем? Да и будет ли что сказать?..
Пересекая двор по диагонали, я оглянулся на ее окно, но никого там не увидел, и это совсем меня доконало: скоро! скоро! наверно, спускается в лифте!..
А на детской площадке оказалось вдруг полным-полно детей — после тихого часа, что ли?
Здесь же тусовались кучками мамы и бабушки.
И даже на нашей скамейке — так же, на спинке, — сидел моего примерно возраста парень с раскрытой книгой в руках. Он поглядывал поверх книги в сторону песочницы, и я про себя подивился: ишь ты, папаня!
Но такое многолюдное соседство мне абсолютно не улыбалось.
Я стал было искать место поспокойней и вдруг почти нечаянно взглянул в направлении крайнего подъезда, и в тот же миг — укол предчувствия в сердце! — резко распахнулась дверь: на ступеньках появилась Она.
Ничего и никого вокруг уже не видя и не помня, спотыкаясь и оступаясь в ямы, я ринулся к ней напрямик, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не бежать.