Почему взаимную разведку ведут — причем на самом высоком уровне, «без дураков» — не только враждующие между собой державы, но и страны, связанные искренними дружескими узами — те же страны НАТО, например?

Такой вопрос носит, впрочем, более или менее наивный характер, и на него не так уж трудно найти разумный ответ: каждая серьезная страна желает знать, каковы подлинные намерения других стран, и не обязательно ее соседок? Какое новое оружие куют они в своих тайных арсеналах? Против кого оно будет нацелено? Ну а, кстати, недурно бы и «позаимствовать» технологию его производства.

Вспомним, например, драматичную историю создания первой советской атомной бомбы, круто замешанную и на разведке, и на шантаже, и на выкрадывании военных секретов, и на предательстве.

Генерала Матейченкова при этом не интересовали абстрактные вопросы: он задумывался над чисто конкретными вещами, связанными с Чеченской кампанией.

Известно ведь, что наша разведка в Кавказском регионе — пусть лучше, пусть хуже — действовала всегда. Было, в частности, известно, что чеченские боевики усиленно готовятся к военным действиям. Об этом не могли не докладывать высшему руководству страны. Так почему же оно должным образом не реагировало?

Во время одной из поездок в Москву Матейченков встретился с давним своим знакомым, генерал-полковником Борисом Дубовым. Посидели, повспоминали Афганскую войну, которую прошли вместе. Вспомнили боевых товарищей и друзей, и погибших, и тех, кого война пощадила, оставив в живых.

— Между прочим, у меня давний должок, Борис Сергеевич, — произнес Матейченков.

— Ты о чем?

— Там, в Афгане, ты мне жизнь спас.

— Это когда же?

— Я свою колонну вел через горный перевал… А ты прислал мне подмогу, когда мы в засаду попали.

— Помогли?

— В самый раз. Опоздай они чуток — не сидел бы я сейчас перед тобой.

Они сидели в уютном кафе Государственной Думы, депутатом которой был теперь Борис Дубов.

— Что теперь былое ворошить, — заметил он, прихлебывая кофе. — Знаешь ведь пословицу: кто старое помянет — тому глаз вон.

— А кто его позабудет — тому два.

— Ты что же, хочешь теперь мне жизнь спасти?

— Если доведется.

— Не доведется, — улыбнулся Дубов.

— Это почему?

— Мне теперь по штату личная охрана положена, хотя я от нее и открещиваюсь всячески. Негоже мне, Герою Советского Союза, бояться каких-то бандюг, какого бы они ни были происхождения.

— И то правда.

— Кстати, как ты там, в Чечне, с бандитами справляешься? — спросил, отодвигая чашку, Дубов.

— По мере сил и возможностей.

— Чем сейчас занят?

— Да вот, разведку налаживаю армейскую.

— Доброе дело, — кивнул Дубов. — И необходимое. Еще в Афгане убедился: разведка — глаза и уши армии.

— Я вообще давно хотел потолковать с тобой, — признался Иван Иванович.

— Да ты теперь больше моего кумекаешь. У меня ведь только афганский опыт…

— Скажи, Борис Сергеевич, положа руку на сердце. Как ты вообще расцениваешь все, что в последнее время произошло в Дагестане и Чечне?

— Считаю, что это все — колоссальная ошибка России, которую придется расхлебывать и нам, и нашим детям и внукам еще много-много лет.

— Согласен. Но в чем ее истоки?

— Глубоко копаешь.

— Иначе и смысла нет…

— Я мог бы начать с Афганистана…

— К Афганистану вернемся позже.

— Понимаю, тебе ближе чеченские боевики и террористы, — произнес Дубов. — Но ведь и они не возникли на пустом месте, не вынырнули из космоса. Если хочешь знать, мы сами, своими руками, вскормили их и вспоили.

— Поясни.

— Охотно. Когда организм человека ослабевает, на него нападают всяческие хвори, о которых он, будучи здоровым, не имел понятия. Согласен?

— Согласен.

— Что касается чеченских событий, то они начались, когда рухнул Советский Союз, и из недр его вышла изрядно ослабленная Россия.

— А кровавый передел собственности за счет терских казаков в двадцатые годы, сталинская депортация и прочее?

— Оставим за скобками, поскольку это уведет нас слишком далеко в историю, — сказал Дубов.

— Хорошо, вернемся к временам развала великой страны.

— Россия вышла из этих развалин слишком ослабленной. Опять-таки, не будем говорить о причинах, тем более что для нас с тобой они более или менее ясны.