Подъем стал еще круче. Теперь он на каждом шагу цеплялся за стволы чахлых деревьев и облетевшего кустарника, часто и подолгу отдыхал, упав лицом в снег.

Отдышавшись, хватал ртом немного снега и жадно его глотал. Снег был чистейшей белизны и почему-то остро пах мороженым.

Начальник чеченского соединения ценил свою снайпершу и брал ее не на все операции, а только на самые ответственные. Платил он ей немало — хорошие стрелки были у чеченцев в цене, но он не жалел о затраченных деньгах, полагал, что они окупаются сторицей.

Молодая женщина сумела сразу поставить себя в отряде, к тому же и начальник ей покровительствовал. Она знала только свои служебные обязанности — и ничего более.

Одно время начальник испытывал было к ней влечение, однако сближения так и не произошло. Его притязания Роксолана встретила достаточно сдержанно.

Однажды (дело было после удачного набега на казачье поселение за Тереком) боевики устроили веселый сабантуй. Расположились с добычей в высокогорном ауле, пили и гуляли. Им было что отметить — вволю пограбили, захватили пленных, угнали скот, который по дороге тут же удачно продали.

Вечером, после умеренной попойки, начальник предложил Роксолане заглянуть к нему в гости, и сделал это достаточно недвусмысленно. Он занимал лучший в ауле дом, который ему уступил хозяин, перейдя на время в сарай.

— С ночевкой? — повторила Роксолана.

— Ну да. Дом слишком большой.

— И что?

— Боюсь спать один, — пошутил начальник.

Роксолана встретили шутку с каменным лицом:

— Это входит в мои обязанности?

— Нет.

— Значит, подлежит дополнительной оплате, — пожала плечами женщина.

Начальник заканчивал Сорбонну, поездил по белу свету, навидался всякого в том же Париже, но холодный цинизм снайперши его несколько удивил. Или это она специально надела такую маску, боясь пойти по рукам боевиков?

— Роксолана, а тебя интересует что-нибудь, кроме денег? — спросил он.

— Да.

— Что же именно?

— Еще большие деньги.

После этого короткого разговора приглашать Роксолану к себе ему расхотелось.

Дело в том, что незадолго перед этим у начальника с Роксоланой состоялся примечательный разговор, после которого он смотрел на нее как на чужого поля ягоду. Она превратилась для него в возможную постельную принадлежность — и только.

Несмотря на европейское образование и долгие годы, проведенные на западе, начальник в душе всегда оставался истинным мусульманином. Ни одна из других религий его не прельстила.

Таким он вернулся и в Чечню.

В его отряде украинка была единственным человеком чужой веры.

— Роксолана, — спросил он однажды. — Какому богу ты поклоняешься?

— Меня в церкви крестили.

— Значит, ты христианка?

— Выходит, так.

— И что дает тебе твоя вера?

— А что она должна давать?

— Бог должен помогать, когда он могущественен.

— Я у него ничего не прошу.

— Зря.

— Мне ничего не надо.

— Это неправильная постановка вопроса. Человек всегда нуждается в покровительстве бога.

— А если человек не получает его?

— Значит, его бог ничтожен.

— Извини, я не расположена к богословским спорам. Целый день сегодня торчала в снайперском гнезде, замерзла как собака. И ни одного оккупанта не подстрелила.

— Значит, слабый у тебя бог.

— Хорошо, пусть будет слабый.

— А нужен тебе слабый бог?

— Ах, так вот ты куда клонишь? — догадалась наконец Роксолана. — Хочешь склонить меня в свою веру?

— Никого я никуда не склоняю, — ответил чеченец. — Но мне бы хотелось, чтобы ты перешла в мусульманство.

— Мне это ни к чему.

— Посмотри, сколько твоих единоверцев переходит в мусульманство, — сказал начальник. — Причем они делают это добровольно.

— Сомневаюсь. Мне подруги говорили, что вы заставляете переходить в мусульманство русских солдат, попавших в плен, под страхом смерти…

— Тоже мне авторитет — подружки! Они приехали в Чечню только, чтобы заработать денег, и ничего о нашей жизни не знают.

— Нет, я в такие игры не играю, — решительно произнесла Роксолана.

— Тогда у нас ты не выдвинешься.

— А я и не собираюсь делать в Чечне карьеру. Заработаю немножко и домой вернусь.

— Хорошо. Вернешься на Украину и будешь там проповедовать учение Аллаха.

— Боюсь, получится иначе: вернусь домой и стану там всем чужой, — ответила Роксолана.