Но прежде чем продолжить разговор о женщинах, вспомним замечательную максиму одного из главных «источников» марксизма Людвига Фейербаха: мужчина – не человек; женщина – не человек; человек – это единство мужчины и женщины. Ну прямо единство и борьба противоположностей – диалектика присутствует в самом что ни на есть человеческом обличье.

Когда-то в аспирантские годы я задумал книгу «Состоявшиеся и несостоявшиеся». Речь в ней должна была идти о талантливых мужах науки, искусства, литературы, добившихся выдающихся успехов благодаря своим половинкам, и о тех, кого эти «половинки» задавили и не дали им реализовать свои таланты. Я бодро взялся за дело, однако очень скоро понял: первую часть я сделаю – эти люди известны, а вот со второй частью проблема, ведь поскольку эти люди не состоялись, о них никому ничего не известно.

Вот потому-то к выбору жены многие творческие личности подходили со всей серьёзностью. Например, выдающийся русский ученый Илья Ильич Мечников уже в молодости разработал теорию о «воспитании жены». Первый брак у него сложился драматически. Жена умерла от туберкулёза. От горя он пытался отравиться. Однако, к счастью, выпил столь большую дозу морфия, что тут же началась рвота, и яд вышел из организма. Вскоре он познакомился с соседкой по даче, пятнадцатилетней Ольгой Белокопытовой. Девочка настолько ему понравилась, что он, вспомнив о своей давней теории, тут же взялся за воспитание Оленьки: давал ей уроки по разным отраслям знаний, подбирал книги, которые ей следует прочитать, рассказывал о новейших открытиях в своей области – биологии и делал много всего другого, вплоть до советов по подбору туалетов. Через год Илья Ильич пришёл к выводу, что воспитание прошло успешно, и женился на Оле. Ольга Николаевна стала с ним единым целым: и другом, и научным ассистентом, и любимой женщиной. Они достигли такой гармонии и единства, что когда случилась беда (Ольга Николаевна заболела тяжелейшей формой брюшного тифа и врачи не сомневались в летальном исходе), Илья Ильич снова решил покончить собой, но на этот раз решил, что эта смерть должна послужить науке – он привил себе возвратный тиф в лабораторных условиях. К счастью для семьи Мечниковых и мировой науки, они оба выжили. Позднее Мечников получил Нобелевскую премию, его имя в истории стоит рядом с Пастером. Вот такой результат единства мужчины и женщины.

Что же касается юных Карла Маркса и Женни фон Вестфален, то они хоть и были безумно влюблены друг в друга, по разным причинам долго не могли вступить в законный брак. Но это были годы взаимной притирки и тоже своеобразного «воспитания» будущей жены, поскольку Женни как умная девушка вполне могла предвидеть совместную жизнь с Карлом – человеком вихревым и непрактичным.

В отличие от Маркса, Толстой, например, женился, уже будучи вполне солидным человеком и перебрав кучу вариантов. В тридцать четыре года он вдруг увидел очаровательную девушку в дочери своих давних знакомых – семьи Берс – Соне, которую до этого знал как очаровательного ребёнка. Специалисты считают, что именно с восемнадцатилетней Сони списано юное обаяние Наташи Ростовой. При всей своей влюблённости Лев Николаевич (и это отражено в его дневниках) сомневался, взвешивал, анализировал, пытался найти грань между реальным чувством и фантазиями на тему любви. «Я стараюсь глядеть только на её слабые стороны, – писал он, – и всё-таки это оно».

Толстой сделал предложение, но показал при этом целомудренной девушке дневник с откровенными описаниями своих былых любовных побед… Однако свадьба в итоге всё же состоялась, Толстой описывает эти дни в дневнике как «неимоверное счастье». Без промедления он входит в роль ответственного отца семейства.

«Новые условия счастливой семейной жизни совершенно уже отвлекли меня от всякого искания общего смысла жизни, – пишет он в своей «Исповеди». – Вся жизнь моя сосредоточилась за это время в семье, в жене, в детях и потому в заботах об увеличении средств жизни. Стремление к усовершенствованию, подменённое уже прежде стремлением к усовершенствованию вообще, теперь подменилось стремлением к тому, чтобы мне с семьёй было как можно лучше…»

Маркс же в аналогичный период так и остался неостепенившимся мятежным молодым человеком. Медовый месяц Карл и Женни провели в доме её матери и на её деньги, причём в отличие от Толстого эти счастливые дни не отвлекли его от «искания общественного смысла жизни». Маркс разделил себя в медовый месяц между Женни и четырьмя десятками читаемых им томов, сотворив в этот период две солидные работы.

Из тринадцати детей Толстых пятеро умерли в раннем детстве. Если Петя успел прожить полтора года, то следующий – Николенька – был сражён менингитом ещё в грудном возрасте. В этом же году родилась недоношенная Варвара – ей суждено было прожить всего несколько часов. Дальше семья потеряла четвёртого – Алёшу. Но самой большой трагедией стала смерть от скарлатины семилетнего Ванечки. Дочь Маша писала, что «мама страшна своим горем… вся её жизнь была в нём… Папа ужасно страдает и плачет всё время».

Можно заметить некоторые параллели в семейных потерях семьи Маркса и семьи Толстого. В семье Маркса родилось семеро детей. Четверо из них тоже умерли в раннем возрасте. Самой большой трагедией, сломавшей супругов, была смерть их любимца – шалуна и тем не менее не по годам мудрого Эдгара (по семейному прозвищу – Муш). Но если дети Толстого умирали, если так можно выразиться, от естественных причин – неизлечимых в то время менингита, скарлатины, крупа – и никакими условиями жизни эти болезни нельзя было предотвратить, то дети Маркса свои смертельные болезни «обрели» в ужасающих условиях жизни, в которых оказались. Впрочем, и Толстой, возможно, частично виновен в семейных болезнях. У дочерей Толстого, например, выкидыши следовали один за другим. Софья Андреевна не без основания считала, что это результат вегетарианства, навязанного им Львом Николаевичем.

Опять параллели. Софья Андреевна была хорошей матерью, умелой хозяйкой и самоотверженной помощницей Льва Николаевича в его литературном труде. Она – как и Женни – переписывала огромное количество черновиков своего гениального супруга. Ведь и у Маркса и у Толстого был не почерк, а сущие каракули.

Часто гостивший в Ясной Поляне Афанасий Фет искренне восхищался Софьей Андреевной и писал Толстому: «Жена у Вас идеальная, чего хотите прибавьте в этот идеал, сахару, уксусу, соли, горчицы, перцу, амбре – всё только испортишь». Сам Толстой, однако, признавая, что она «идеальная жена», добавлял при этом, что в смысле «верности, семейности, самоотверженности, любви семейной… в ней лежит возможность христианского друга». «Проявится ли он в ней?» – в сомнениях продолжал он. Сравните с её словами: «Во всём этом шуме без тебя всё равно как без души. Ты один умеешь на всё и во всё вложить поэзию, прелесть и возвести всё на какую-то высоту. Это, впрочем, я так чувствую: для меня всё мертво без тебя. Я только без тебя то люблю, что ты любишь, и часто сбиваюсь, сама ли я что люблю или только мне нравится что-нибудь оттого, что ты это любишь». Лев Николаевич хотел абсолютного духовного слияния. «Он ждал от меня, бедный, милый муж мой, – писала она с пониманием, – того духовного единения, которое было почти невозможно при моей материальной жизни и заботах, от которых уйти было невозможно и никуда. Я не сумела бы разделить его духовную жизнь на словах, а провести её в жизнь, сломить её, волоча за собой целую большую семью, было немыслимо, да и непосильно».

Своё учение Лев Николаевич хотел реализовать там, где он, как ему казалось, мог это сделать – в семье. Отсюда идеи о простой народной жизни с отказом от собственности, включая авторские права на свои произведения. Но эти права обеспечивали многочисленному семейству основные средства к существованию. Софья Андреевна – управляющая делами и литературный агент в одном лице – как никто другой понимала это и жёст ко стала ему противодействовать. Идеализм Толстого, который думал о человечестве в целом, и практицизм супруги, которая думала о самой близкой частичке человечества – своей семье, положили начало глубокому и драматическому разладу между ними.