Здесь почувствовал Якутка, что кто-то трется о его ногу и урчит. Обернулся и узрел… медведя. Но Якутка был не робкого десятка, да и увидел, что медведь-то ручной… Пригляделся к его белому пятну на загривке и воскликнул:

–  А-а, приметный!.. Это никак тот топтыга, что у меня из тобольчика лук и морковку хотел украсть.

–  Этот медведь у нас незнамо с какого времени живет, а ты и на него тоже поклеп возводишь! Уходи!
– взъярился Сухой.

–  Погодите, братия, успокойтесь, - вышел из-за ограды Сергий. Он поклонился Якутке и повел его в трапезную. Тот высказал свою печаль: не пришлось, мол, увидеть игумена, а хотел попроситься к нему на поселение.

–  Не скорби, брате, - утешил Преподобный.
– Бог так милостив к месту сему, что никто не уходит отсюда печальным. И тебе скоро все откроется и решится твой вопрос. Потерпи малость.

Сергий знал, что к нему в обитель должны вот-вот приехать московский князь Дмитрий Иванович и его двоюродный брат Владимир Серпуховской. Хоть и мальцы они еще, но и у них до игумена Троицкой обители тоже было свое дело… Им тоже нужно было повидаться с Преподобным.

Вот уж шестой год пошел, как умер отец Дмитрия и родной дядя Владимира великий князь Иван Красный [4] . Правда, всего пять лет правил он Русью после смерти от чумы Симеона Гордого, но даже за столь малое время русичи почувствовали отдохновение от всяких внутренних раздоров: Иван Иванович не заносился перед удельными князьями, простил Новгороду смуту. Оттого и прозвали его Красным… Да и с Ордой наладил отношения: исправно платил дань, и русичам сильно не досаждали алчные баскаки - сборщики налогов, даже своего малолетнего сына Дмитрия отправил заложником в Джучиев улус, тем самым еще раз подчеркивая свою полную зависимость от великого каана, как называли хана Золотой Орды Джанибека.

К тому же, от последствия мора, который охватил страны Европы, Поволжье, Крым, Русь и даже Китай, ослепла Тайдула - мать Джанибека. Мтрополит Алексий вызывался творить за неё молитвы, и зрение к Тайдуле вернулось… И ханша упросила сына облегчить тяжесть дани для русичей.

Иван Красный и в своем посмертном завещании, во избежание всяких раздоров между князьями - Дмитрием, который по старшинству рода наследовал московский стол, его родным братом Иваном и двоюродным Владимиром - город Москву со всеми землями, занятыми под укреплениями, а также жилье, хозяйственные постройки, огороды, сады, луга, боры, ближние и дальние логовища и всевозможные таможенные и местные сборы и пошлины разделил на три равные части.

Разделил он между ними и само княжество московское: Дмитрию как старшему завещалось по обычаю два важнейших после Москвы города - Коломна и Можайск с окрестными волостями, селами и деревнями, а Владимиру - прежний родовой удел с волостным городом Серпуховом, важным стратегическим пунктом на самых южных рубежах московского княжества, в месте слияния Оки с Нарой, да еще Радонеж с окрестностями в придачу был племяннику даден.

Дмитрию Иван Красный оставлял нагрудный крест с изображением святого мученика Александра и еще один крест, окованный золотом, большую золотую цепь с золотым же крестом, иконку золотую, золотой пояс с крюком и саблю золотую. Не обидел отец и младшего. Подумал о той поре, когда придет время Дмитрию и Ивану жениться, - пожаловал им на этот случай по золотой цепи и золотому поясу, украшенному драгоценными каменьями. Такие пояса все русские князья-отцы заготавливали для своих детей. С золотым же поясом Дмитрия (запомним сие) будет связано в дальнейшем одно трагическое событие…

Не без некоторых трудностей, но Дмитрий после смерти отца стал московским и владимирским князем, и все бы ничего, но между ним и Владимиром нет-нет да и случались размолвки.

Владимир, живя постоянно в Москве, волей обстоятельств участвовал во всех делах княжества - уже с малолетства он ходил в походы по обузданию князей суздальских, претендовавших на великокняжеский стол, и князей галицких. А Дмитрий лишь один раз в двенадцатилетнем возрасте побывал с воинской ратью во Владимире, но там битвы никакой не произошло, так как «возмутитель спокойствия» Дмитрий Константинович, завидя многочисленное московское воинство, «бежа в Суздаль», как говорят летописи.

Летописи донесли до нас и такие прекрасные в своей простоте и мудрости слова Андрея Константиновича, сказанные зарвавшемуся своему родному брату Дмитрию: «Брате милый, не рек ли ти, яко не добро татаром верити и на чужая наскакати? И се не послушал еси глагола моего и стряс все свое, а не нашел ничего. Тако бо, брате, давно речено: исча чужого, о своем восплачет».

Но победители проявили великодушие, не тронули Дмитрия, Константина, затворившегося в своей «отчине и дедине», а в Успенском соборе во Владимире обрядили Дмитрия московского на новую власть - на власть князя владимирского.

Сильно завидовал Дмитрий Владимиру, когда тот гарцевал перед воинством в боевом серебряном шлеме под шелест стягов и знамен, собираясь в очередной поход, сам хотел оказаться на месте двоюродного брата, но его всякий раз увещевали бояре и сам митрополит Алексий.

Но сердце великого князя также тянулось и к лесному затворнику, пророку и провидцу Сергию Радонежскому. Дмитрий захотел непременно поехать и узнать, как ему далее жить и править. И поехали они с Владимиром Серпуховским в лесные дебри Радонежа.

Митрополит Алексий заблаговременно уговорил игумена Троицкой обители принять князей, вот и ждал именитых гостей Сергий, потому и сказал Якутке подождать малость…

А на другой день Якутка увидел, как тревожно закрутил своей кудлатой башкой медведь, даже злобно ощерил зубы, чуя приближение лошадей, - медведь ручной, но все равно зверь…

На поляне возле ограды обители появился конный разъезд, в богатых княжеских одеждах выделялись два отрока - Дмитрий и Владимир. Как увидел их Якутка, пал ничком на землю, а потом поднял потихоньку голову и своим глазам не поверил: два князя, спрыгнув с лошадей, подошли к тому нищему старцу, которого Якутка видел в огороде, низко-низко ему поклонились: