Примите увреніе въ моемъ искреннемъ уваженіи къ вамъ, готовый къ услугамъ вашимъ.

Другъ моей юности, нын мой врагъ!

Начинаю этою некрасовскою строкою письмо къ теб, во-первыхъ, потому, что она вполн характеризуетъ наши отношенія, а, во-вторыхъ, потому, что мн, какъ человку, сходящему съ ума, постоянно при каждомъ новомъ событіи, при каждомъ новомъ явленіи вспоминаются какіе-то прочитанные когда-то стихи, изреченія, афоризмы и чаще всего твержу я теперь одн и т же дв строки:

Вчера впервые я не подалъ теб своей руки, когда ты протянулъ мн свою руку, на прощаньи, и теб, можетъ-быть, покажется страннымъ, что уже сегодня я протягиваю теб снова руку не только для простого рукопожатія, но для того, чтобы написать теб длинное письмо. Въ подобныхъ случаяхъ пишутся обыкновенно только ругательныя или извинительныя письма. Первыя не читаются получателями, вторыя вызываютъ въ получателяхъ гадливое чувство къ пишущимъ. Въ моемъ письм ты не найдешь ни ругательствъ, ни извиненій. Въ настоящее время я и порываю, и завязываю связи съ людьми совершенно равнодушно и каждый разъ при сближеніи или разрыв съ ними думаю: «это только на короткое время, потому что для меня скоро замолкнетъ и злоба, и любовь, такъ какъ я самъ замолкну для нихъ въ царств вчнаго сна — въ царств смерти или безумія». Я пишу теб и другимъ, когда-то близкимъ мн людямъ, просто потому, что мн, сходящему съ ума человку, все еще кажется, что я могу остановить ихъ на проходимомъ ими пути, — перемнить полетъ пущенной изъ лука стрлы, остановить громовой ударъ, когда уже блеснула молнія. Эта безумная мысль позволительна, можетъ-быть, только мн, но я крпко держусь за нее, какъ за послднее утшеніе, и продолжаю воображать, что мн стоитъ только освтить передъ людьми ту пропасть, къ которой они стремятся, и они остановятся, своротятъ въ сторону и спасутъ себя. Они спасутъ себя и почему же? — потому, что имъ открылъ глаза сходящій съ ума человкъ! Впрочемъ, эта мысль не совсмъ безумная, такъ какъ какой-то мудрецъ сказалъ, что только безумцы спасали міръ и длали перевороты въ умственномъ и нравственномъ направленіяхъ общества.

Мы никогда не ссорились съ тобою, до вчерашняго дня мы были друзьями; вчера тоже, повидимому, не произошло ничего особеннаго, и ты, можетъ-быть, крайне удивился, когда я не подалъ теб руки. Ты, можетъ-быть, даже приписалъ мой поступокъ моему умственному разстройству и потому мн нужно напомнить теб вс мелочи вчерашняго дня…

— Теб нужно бы отдохнуть мсяцъ, другой, разсяться, полчиться…

Ты сказалъ мн эти слова вчера — сказалъ ихъ теплымъ, дружескимъ тономъ; на твоемъ лиц отражалось чувство искренняго участія. Я могъ бы только поблагодарить тебя за этотъ совтъ, если бы онъ данъ былъ въ другое время, если бы я не зналъ, во имя какихъ принциповъ и убжденій давался онъ. Но вспомни все, что предшествовало вчера твоимъ послднимъ словамъ, обращеннымъ ко мн.

Вчера были открыты въ правленіи желзной дороги, гд мы оба служимъ, крупныя злоупотребленія одного изъ директоровъ. Управляющій призвалъ насъ на совтъ и спросилъ, что намъ длать.

— Изслдовать все дло и представить общему собранію подробный отчетъ объ этомъ мошенничеств,- сказалъ я.

Управляющій поблднлъ и съ ироніей замтилъ мн:

— Вашъ совтъ очень простъ, но, къ сожалнію, онъ никуда не годится. Мы не должны подрывать кредитъ нашей желзной дороги въ общественномъ мнніи и предавать огласк всякіе закулисные дрязги.

— To-есть, мы должны прикрывать каждаго мерзавца? — спросилъ я. — Это хорошій способъ расплодить негодяевъ!

Я говорилъ, по обыкновенію, прямо и рзко, и вовсе не думалъ о томъ, пріятно ли это нашему управляющему, но меня поразило выраженіе твоего лица: ты длалъ мн какіе-то знаки глазами, какъ-будто старался остановить меня на полуслов. Я только потомъ вспомнилъ, что воръ-директоръ былъ родственникомъ нашего управляющаго, какъ и вс прочіе наши директора.

— Вы говорите такимъ тономъ, точно мы служимъ въ такомъ мст, гд сидитъ воръ на вор,- не безъ дкости въ голос сказалъ управляющій. — Но, не касаясь вопроса о томъ, насколько тактично съ вашей стороны такое мнніе, я долженъ вамъ сказать, что вашъ совтъ очень непрактиченъ, очень вреденъ именно для тхъ акціонеровъ, о польз которыхъ вы такъ горячо заботитесь. Предать огласк это дло, значитъ уронить кредитъ нашего общества, понизить цнность нашихъ бумагъ и дать случай биржевымъ спекуляторамъ раздуть скандалъ еще боле для полнаго паденія нашихъ бумагъ. Наши акціонеры, конечно, не выиграютъ отъ этого, а спекуляторы сумютъ нагрть руки. Вотъ къ чему приведетъ выполненіе вашего совта.

— А вы полагаете, что всего этого не случится, если мы домашнимъ образомъ замажемъ это мошенничество? — спросилъ я. — Шила въ мшк не утаишь и слухи все равно пройдутъ въ общество. Эти слухи, быть-можетъ, еще хуже повліяютъ на наши бумаги, чмъ откровенное и честное изложеніе всего дла съ нашей стороны передъ общимъ собраніемъ. Разница будетъ только въ томъ, что наша откровенность сложитъ съ насъ упрекъ въ солидарности съ негодяемъ, тогда какъ ваше молчаніе заставитъ считать и насъ причастными къ мошенничеству.

— Такъ вы вполн уврены, что въ нашемъ кружк есть шпіоны и доносчики? — спросилъ съ насмшкой управляющій. — Я надюсь, что ихъ, по крайней мр, нтъ между нами троими, за директоровъ же я ручаюсь, что это честные люди…

Онъ круто перемнилъ разговоръ и минутъ черезъ пять вышелъ съ тобою изъ моей комнаты.

Я не имю привычки подслушивать, но есть минуты, когда чужой разговоръ самъ собою долетаетъ до слуха, бьетъ по уху, заставляетъ застывать въ жилахъ кровь. Это случилось со мною вчера.

Я случайно зашелъ въ архивную комнату за справкой; комната была пуста; я отворилъ шкапъ и сталъ просматривать одно дло. Вдругъ до моего слуха долетли громкія, отрывистыя фразы управляющаго:

— Я нисколько не обижаюсь! — говорилъ онъ. — Мало ли грубіяновъ на свт! Онъ пользуется своимъ исключительнымъ положеніемъ, которое далось ему знаніемъ дла, и потому ломается, оскорбляетъ…

Я замеръ на мст; я понялъ, что рчь идетъ обо мн; я считался лучшимъ дльцомъ въ правленіи, какъ не глупый человкъ среди дураковъ, какъ человкъ, бывшій въ университет, среди выгнанныхъ за лность гимназистовъ, какъ хорошій работникъ среди праздныхъ тунеядцевъ. Меня заинтересовало, съ кмъ говоритъ управляющій, и я ждалъ отвта.