Когда я отдал бланк Маргарет для регистрации и отправки, она спокойно заметила:

– Это – почерк не вашего отца.

– Да, – ответил я. – Он мне диктовал, а я записывал.

Она молча кивнула, но я так и не понял, поверила она мне или нет.

На утренней тренировке Алессандро очень уверенно проездил Пуллитцера, но держался особняком. После завтрака он вернулся с каменным лицом, заставившим меня удержаться от комментариев, и, когда Этти отбыла на Пустошь, был подсажен на Движение. Выезжая из ворот, я оглянулся и увидел, что неугомонный жеребец, по своему обыкновению, изо всех сил лягает тени, а два наездника, оставшиеся проезжать лошадей по рабочей дорожке паддока, стараются держаться от него как можно дальше.

Когда мы вернулись с проездки через час с четвертью, картина была следующая: Джордж держал Движение под уздцы, два наездника спешились, а Алессандро лежал на земле без сознания.

– Движение просто сбросил его с седла, сэр, – сказал один из наездников. – Просто сбросил его с седла. И он ударился головой об ограждение паддока, сэр.

– Это случилось минуту назад, сэр, – добавил второй.

Обоим наездникам было лет по шестнадцать, оба они были учениками, имели одинаково невысокий рост и оба не отличались особой смелостью. Я подумал, что вряд ли они специально напугали лошадь, хотя – кто знает? Твердо я знал только одно: от хорошего здоровья Алессандро зависело мое собственное здоровье.

– Джордж, – сказал я, – поставьте Движение в денник, и, Этти... – Она стояла чуть сзади, прищелкивая языком, но не выглядела слишком опечаленной. – У нас найдется что-нибудь вроде носилок?

– В инвентарной, – кивнув, ответила она и отправила туда Гинджа.

То, что принес Гиндж, носилками можно было назвать с большой натяжкой: грязно-зеленый брезент провисал между двух корявых обломков, которые некогда, скорее всего, были веслами. К тому времени, как появились носилки, сердце мое уже не стучало точно у альпиниста, взобравшегося на Эверест: Алессандро был жив и даже потихоньку начал приходить в себя, так что мрачная тень Энсо перестала маячить перед моими глазами.

Насколько я мог судить, все кости были целы, но тем не менее я действовал с предельной осторожностью. Этти меня не одобряла: она с удовольствием приказала бы Джорджу и Гинджу взять его за руки и за ноги и просто оттащить в сторону. Как человек более выдержанный, я велел осторожно отнести Алессандро в дом и положить на диван в комнате владельцев. Следуя за носилками, я задержался в конторе и попросил Маргарет вызвать врача.

Когда я вошел в комнату владельцев, Алессандро зашевелился. Джордж и Гиндж стояли рядом с диваном: один – старый и повидавший виды, другой – молодой и сварливый, но оба они глядели на своего пациента безо всякого сочувствия.

– Спасибо, – сказал я. – Это все. Сейчас придет врач.

Глядя на них, кому угодно стало бы ясно, что это далеко не все и им есть что сказать, но они поджали губы и отправились высказывать свое мнение в манеж.

Алессандро открыл глаза, и впервые на лице его появилось беспомощное выражение. Он не понимал, что произошло, где он находится и как сюда попал. От удивления он даже стал выглядеть моложе и добрее. Но как только Алессандро заметил меня, к нему мгновенно вернулась память. Голубь превратился в ястреба.

– Что случилось? – спросил он.

– Движение сбросил вас с седла.

– Ox, – сказал он более слабым голосом, чем ему хотелось. Закрыв глаза, молодой Ривера от всей души выругался:

– Гад.

Из конторы послышался шум, и в комнату ворвался шофер. Маргарет попыталась схватить его за руку, но он отшвырнул ее в сторону, как пушинку. Шофер направился в мою сторону, видимо решив, что со мной тоже можно не церемониться.

– Что произошло? – угрожающе произнес он. – Что ты сделал с его сыном? – При звуках этого голоса по моему телу пробежали мурашки, и отчетливо вспомнилась резиновая маска.

Не вставая с дивана, Алессандро заговорил на итальянском языке, который я немного знал благодаря одной своей старой знакомой.

– Прекрати, Карло. Иди в машину. Я упал с лошади. Нейл Гриффон не причинит мне вреда. Возвращайся в машину и жди меня.

Карло вертел головой, как разъяренный бык, но все же успокоился и молча подчинился. Гип-гип ура дисциплине в доме Ривера.

– Сейчас вас осмотрит врач, – сказал я.

– Мне не нужен врач.

– Вы не встанете с дивана, пока я не буду твердо уверен, что с вами все в порядке. Он презрительно усмехнулся.

– Боитесь отца?

– Думайте, что хотите, – сказал я, хотя и так было ясно, что он обо мне думает.

– Ничего страшного, – заключил врач после осмотра. – Пусть сегодня отлежится в постели, а завтра хорошенько отдохнет. Будете, как новенький, молодой человек.

Молодой человек уставился на него неблагодарным взглядом и не удостоил ответом. Пожилой доктор повернулся ко мне, понимающе улыбнулся и попросил дать ему знать, если обнаружатся какие-либо осложнения: тошнота или головная боль.