Порфирій бросился къ ней, подставилъ чисто по-школьнически ногу пьяному ухаживателю и треснулъ его кулакомъ въ спину, тотъ рухнулся на толченый кирпичъ аллеи. Порфирій съ яростью звря пнулъ его два-три раза ногою и плюнулъ.

— Подлецъ, — гаркнулъ онъ. — Изломаю тебя!

Ардальонъ и Варя схватили его дрожащими руками и потащили за собою.

— Сохрани Господи, еще привяжется! — прошепталъ въ испуг Ардальонъ. — Изъ гимназіи выгонятъ!

— Такъ что же! не прикажешь ли позволить ему обнимать ее? — выдернулъ Порфирій свою руку изъ рукъ Ардальона.

— Нтъ… но исторіи-то эти. Мы, братъ, еще не большіе.

Порфирій сжалъ кулакъ и въ доказательство, что онъ большой, показалъ его Ардальону, — это былъ дйствительно большой кулакъ.

— Справлюсь! — промолвилъ буянъ и вдругъ захохоталъ, обернувшись назадъ.

Пьяный господинъ карабкался по песку и, вставши, падалъ снова. Варя и Ардальонъ послдовали примру Порфирія и съ дружнымъ смхомъ прошли въ аллею, гд сидли отдыхавшія отъ дороги Ольга Васильевна и Любовь Алексевна. Порфирій велъ Варю подъ руку и, кажется, боясь ее выпустить, придерживалъ лвою рукою ея руку. Варя хотя и смялась, но все еще пугливо жалась къ нему.

— Пора, пора домой, — сказали об двы нашей молодежи, и вс отправились въ обратный путь.

Всю дорогу Порфирій не выпускалъ руки Вари, а Ардальонъ почему-то хмурился и шелъ одинъ. Взбираясь по темной лстниц въ ленныя владнія, Приснухинъ внезапно выпустилъ руку Вари.

— Что вы? — спросила Варя.

Приснухинъ ничего не отвтилъ и быстро исчезъ, только внизу лстницы отдавались его быстрые и звонкіе шаги.

Долго не могъ онъ уснуть въ эту ночь и въ полутемной комнат, едва освщенной лампадой, сто разъ принимался писать и рвалъ бумагу. Какія-то неуклюжія строки съ римами виднлись на клочьяхъ бумаги, и только одна строка не выходила изъ его головы и постоянно повторялась въ ней: Черезъ весь міръ я пройду за тобою…

Куда? зачмъ? что изъ этого будетъ? — этого не могъ придумать Порфирій. Онъ то смялся, то готовъ былъ плакать, свертывался, какъ котенокъ, кутаясь въ одяло, потомъ становилось душно, жарко, онъ разбрасывался снова и до зари не могъ уснуть.

А путники добрались до своихъ ленныхъ владній. Ардальонъ дулся и выглядлъ очень жалко, какой-то мокрой курицей. Вс услись пить чай.

— Что ты, Ардальонъ, все молчишь? — спросила у него Варя со смхомъ.

— Вдь я не умю смшить, какъ Порфирій, — отвтилъ Ардальонъ съ мрачнымъ видомъ.

— Да ужъ точно весельчакъ онъ, — замтила Игнатьевна.

— Герой, герой просто! — воскликнула маіорская дочь и стала распространяться о пассаж въ Екатерингоф.

— Экая у него силища-то богатырская! — ужаснулась Акулина Елизаровна. — Погубитъ онъ себя этою самою силою… А что ты-то такой блдненькій, Ардальошенька? Слабенькій ты, усталъ, голубчикъ мой.

— И не думалъ уставать! — разсердился Ардальонъ за то, что его подозрваютъ въ слабости.

— Какое ужъ не усталъ, лица на теб нтъ, — сожалла Акулина Елизаровна сына. — Лягъ, батюшка, отдохни.

— Что вы выдумываете!

— Да нтъ, ужъ вижу я по лицу, что усталъ и умаялся. И молчалъ вотъ все время, это ужъ не спроста. Ты не церемонься, мы допьемъ чай и одн, а ты лягъ.

— Точно, Ардальонъ, вы измучились, ходили много. Ступайте спать, — замтила Ольга Васильевна.

— Да, да, не женируйтесь, — ввернула маіорская дочь. — Вы деликатнаго тлосложенія.

— Покойной ночи, пріятнаго сна! — засмялась Варя.

Ардальонъ вскочилъ съ мста и выбжалъ въ свою комнату; онъ бросился на постель и залился слезами. Такъ онъ и уснулъ въ одежд, уткнувшись лицомъ въ подушки. Черезъ часъ явилась въ комнату и Акулина Елизаровна, увидала сына, спящаго въ одежд, и всплеснула руками.

— Ишь вдь какъ умаялся, бдняжка!.. Ардальоша, — шопотомъ проговорила она, дотрогиваясь до его плеча. — Дай я сапожки съ тебя сниму. Ножки затекутъ въ сапожкахъ-то.

Полупроснувшись, Ардальонъ далъ матери раздть себя и заснулъ снова.

— Христосъ съ тобою, родной мой, цвтикъ нжный. — шептала мать и тихо опустилась на колни передъ образами. — Долго продолжалась ея неслышная молитва, и только иногда слышался едва внятный шопотъ:

— Брысь! Охъ, ужъ эта кошка… И вчно начнетъ по ночамъ бродить! Васька, Васька, брысь!..

Потомъ снова бдная капитанша невнятно шевелила губами и клала земные поклоны.

— А вдь образокъ-то надо почистить, ишь какъ закоптился, — еще разъ внятно прошептала она среди безмолвной молитвы и, наконецъ, вздыхая и охая, съ озабоченнымъ лицомъ начала укладываться въ постель, словно соверша трудную, мучительную работу.

— Косточки-то вс болятъ, маслицомъ, что ли, потереть! — шамшила она. — Клопъ, кажется, прости Господи! У Ардадьоши надо будетъ диванчикъ-то посмотрть, да-а… — разсуждая такимъ образомъ, засыпала капитанша.