— Мне самому жаль, очень жаль, что не мог повидаться с нею, — произнесло его превосходительство. — Собирался все заехать к вам, да дела, дела… Тоже подневольный человек… Своей семьи почти не вижу.

— Уж известно, батюшка, ваше дело не то, что наше, государством ворочаете.

— Ну, не государством, — снисходительно улыбнулось его превосходительство, — а все-таки есть над чем поработать… Да, да, досадно, что опа дежурная. Она у вас, кажется, славная девушка.

— Да, батюшка, я хоть и мать, мне и не под стать бы хвалить ее, а правды не могу утаить, — примерная девушка: не я одна говорю.

— Да, да, слышал. Сама ее сиятельство княгиня Марина Осиповна изволила с похвалой отзываться: это, говорит, алмаз без всякой отделки! Ну, а эта мелюзга… что вы с ней думаете делать? Впрок посолить хотите? — снисходительно пошутило его превосходительство.

— Что же, батюшка, делать? — растерянно развела руками Марья Дмитриевна. — Вот в приютах покуда учатся.

— Ну да, ну да, это покуда! С одним приютским воспитанием далеко не уйдешь. Надо о дальнейшем подумать…

— Это у меня Катюша обо всем печется, — смиренно произнесла Марья Дмитриевна. — Я, батюшка, человек темный. Они даром что малы, а и теперь ученее меня. Катюша что-то все о гимназии говорит, — вот Антошу, кажется, отдать хочет.

— Да, но средства, средства надо отыскать, — глубокомысленно сообразило его превосходительство. — Я рад бы помочь, но у меня семья… Вот теперь гувернера пришлось взять… Все расходы… И рад бы помочь, да сил нет…

— За меня сестра сама платить будет, — проговорил Антон, все время молча слушавший речи его превосходительства.

— А ты бы справился, есть ли у сестры средства на это, — внушительно заметило его превосходительство, сдвинув брови.

— Верно, уже есть, если она хочет платить, — резко ответил мальчик.

Его превосходительство окинуло глазами юного смельчака и обратилось к Марье Дмитриевне с вопросом:

— Это тот самый, что с вами у нас был?

— Тот самый, батюшка, — Антоша, — робко ответила Марья Дмитриевна и сделала какие-то телеграфические знаки Антону, но он, вероятно, не понял их и не спешил ни обдернуться, ни подойти к ручке к дядюшке.

— Он тогда таким дикарем смотрел, — хмуро заметило его превосходительство. — В школе-то, верно, разнуздался…

— Он, батюшка, у меня работничек, — произнесла Марья Дмитриевна, отстаивая провинившегося сына. — И дрова колет, и посуду чистит… Любимчик Катюши; уж чуть что у нее там случится — ему первому расскажет; как два голубя живут.

— А ты это цени! Твоя сестра умная девушка. Вот не далее как третьего дня княгиня Марина Осиповна удивлялась ее сердцу и здравому уму. Ты беречь должен сестру!

Антон прямо смотрел на его превосходительство, и по его губам скользила усмешка, точно он хотел сказать: «Да что ты мне сказки-то рассказываешь, нешто я сестру-то хуже тебя знаю». Его превосходительство, видимо, путалось и уже думало только о том, как бы скорее окончить визит. Боголюбов, со свойственной ему проницательностью, ожидал очень чувствительной сцены при своем появлении у Прилежаевых. Ему почему-то казалось, что вся семья бросится навстречу к дорогому дядюшке, что начнутся целования рук, что Катерина Александровна скажет: «У меня одна надежда на вас», что Марья Дмитриевна прослезится, и он осушит эти слезы, сказав: «Хорошо, хорошо: что могу, то сделаю». Но, к величайшему своему удивлению, он ошибся в своих верных расчетах. Катерины Александровны не было дома и, как можно было заключить из разговоров, она вовсе не думала прибегать к помощи его превосходительства по делу определения брата в гимназию. Марья Дмитриевна хотя и обрадовалась его приезду, но не плакала и была, по-видимому, довольна своей участью и не опасалась за будущее; дети дичились его как незнакомого человека, а Антон даже непочтительно вмешался в разговор дяди с матерью. Его превосходительство было недовольно своим первым визитом к бедным родственникам. Сунув в руку Марье Дмитриевне десятирублевую бумажку, Данило Захарович уехал и дал слово навестить родных еще раз.

— Я вас не приглашаю к себе, — промолвил он на прощанье.

— И, батюшка! уж где нам, черным людям, беспокоить вас, нашего благодетеля, — с низкими поклонами произнесла Марья Дмитриевна.

— Почему же нет? Я буду очень рад, — пробормотал Данило Захарович, нахмурив брови от неожиданного оборота разговора. — Но я только потому заметил, что не приглашаю вас, что вам, я думаю, некогда ходить по гостям.

— Уж какие мы гости! — снова приниженно воскликнула Марья Дмитриевна.

— Но все же, если что-нибудь понадобится, обращайтесь ко мне, — продолжал Дапило Захарович. — Я всегда готов помочь. Я еще буду у вас. Хочу повидаться с племянницей. Надо о детях подумать.

Данило Захарович ушел, провожаемый Марьей Дмитриевной до самого двора.

На следующий день Катерина Александровна была встречена в своей квартире словами матери:

— А знаешь ли, кто у нас был вчера? Угадай-ка!

Катерина Александровна не старалась отгадывать, так как у них не было ни одного человека в мире, приход которого мог бы особенно обрадовать их.

— Не знаю, мама! — ответила молодая девушка, целуя детей.

— Нет, ты угадай.

— Право, не угадаю!

— Дядя, Данило Захарович! — воскликнула Марья Дмитриевна.

— Что он позабыл здесь что-нибудь или так, от жиру беситься начал? — усмехнулась Катерина Александровна. — То так писал ко мне, чтобы я никогда не упоминала в приюте, что мы родия, не поклонился при встрече в приюте, а то так с визитом приехал…

Марья Дмитриевна как-то растерянно посмотрела на дочь и подумала: «Верно, там у нее что-нибудь вышло, что не в духе она».

— Не приглашал ли к себе на обед? — иронически промолвила молодая девушка.

— Ну, Катюша, уж где нам! — начала Марья Дмитриевна.