Он не выпускал ее руки и тихо сказал:

— Теперь я совершенно спокоен. Он вас любит как дочь, и ваша ласка поддержит его…

Настало минутное молчание.

— Как тихо, как хорошо сегодня, — сказал он. — Кажется, давно уже не было такого ясного вечера… Когда-нибудь мы, может быть, будем вспоминать, как нам хорошо жилось в этот вечер.

— Да, Саша, я его не забуду, — тихо прошептала она. Он пожал ей руку. В это время в комнату вошел Антон. Александр Прохоров быстро встал и подошел к мальчику.

— Наработался, голубчик? — спросил он и, притянув к себе мальчугана, покрыл его лицо горячими, страстными поцелуями.

Он снова сел к окну против Катерины Александровны и, обняв одной рукой Антона, усадил его к себе на колени.

— Вот так хорошо, — говорил он, лаская мальчугана. — Теперь мы все трое проведем последний вечер старой жизни.

— Разве ты уже завтра уезжаешь? — спросил Антон.

— Нет, но теперь начнутся хлопоты и едва ли нам удастся остаться снова втроем, — ответил Прохоров.

Все опять умолкли. У каждого роились какие-то смутные думы; им не хотелось говорить; им просто хотелось молча посидеть вместе в тесном кружке. Они не слышали, как заглянула в комнату Марья Дмитриевна, как она начала возиться с самоваром, как возвратился из гостиного двора штабс-капитан со своим младшим сыном.

— Что присмирели, птахи? — весело проговорил он, появляясь в свою комнату. — Опять затосковались?

— Нет, отец, мы, напротив того, отбросили всякую тоску и наслаждались затишьем, — проговорил Александр Прохоров. — Вечер чудесный.

— Да, да, теплынь стоит, — сказал штабс-капитан и подсел к кружку. — А маленькое дитятко на ручки забралось, — пошутил он, трепля по плечу Антона.

— Да, вот как ты меня в его годы иногда усаживал к себе на колени, — с ласковой улыбкой промолвил Александр Прохоров.

Старик улыбнулся.

— Да, тоже баловень был, — шутливо заметил он. Всем было как-то особенно хорошо.

— Самовар готов, — сказала Марья Дмитриевна, появляясь в комнату.

— Ну, сегодня мы здесь напьемся, — сказала Катерина Александровна. — Не правда ли, Флегонт Матвеевич, здесь лучше?

— Да, да, у меня в гостях, — обрадовался старик и торопливо стал открывать ломберный стол.

— Посмотри же, что мы закупили с отцом, — сказал младший Прохоров брату.

— Чего же смотреть? — ответил тот. — Все, вероятно, отлично.

— Тряпочки, тряпочки разные, — проговорил Флегонт Матвеевич, махнув рукой. — Успеем еще заняться ими. Теперь главное гостей угостить, — шутил он.

Вечер шел живо и весело, это был действительно последний вечер, которым оба семейства бестревожно и празднично закончили свою дружескую жизнь вместе. В следующие дни начались хлопоты, беготня, заботы о мелочах, необходимых для двух уезжающих в полк братьев; все суетились, бегали и сходились вместе как-то урывками, на минуту.

Наконец настал день отъезда. Все старались быть бодрыми, хотя у всех щемило сердце; все старались улыбаться, хотя у всех были красные глаза. Марья Дмитриевна бегала более всех и все заботилась, не забыли ли чего уложить. Равнодушнее всех относились к укладке вещей Александр Прохоров и Катерина Александровна. Наконец все было уложено, все было переговорено, все уселись…

— Ну, прощай, отец! — произнес Александр Прохоров и обнял старика.

Тот так и замер на груди сына. Сын безмолвно прижал свои губы к его седой голове. Когда старик поднял голову и крепко поцеловал сына в губы, грудь на пальто Александра Прохорова была вся смочена слезами.

— Прощай! Береги брата, брата береги! — с усилием пробормотал старик, отрываясь от старшего сына, и обнял младшего.

Прощаясь с ним, он не мог удержаться от рыданий и целовал и крестил его, как ребенка.

Марья Дмитриевна, Миша, Антон — все горячо и со слезами обнимали уезжающих. Наконец Александр Прохоров подошел к Катерине Александровне. Он протянул ей руку и притянул ее к себе, обвив ее талью левой рукой. Они как будто замерли в долгом горячем поцелуе. Александр Прохоров забыл всех и все; он целовал глаза и руки молодой девушки; он не мог наглядеться на нее.

— Никто как бог, никто как бог, — задушевно проговорил штабс-капитан, подходя к ним, — увидитесь… все увидимся.

Старику, по-видимому, все стало ясно. Он взял Катерину Александровну и обнял ее одной рукой.

— Мы с нею будем поджидать тебя, — ласково промолвил он старшему сыну.

Тот сжал руки отца и тихо наклонился к Антону.

— Пиши, милый, — проговорил он почти шепотом, едва удерживая душившие его слезы.

— Уж ты не бойся, буду писать, — ответил мальчуган.

— И об отце и о ней также, — тихо добавил Александр Прохоров.