Шрифт:
Она плохо чувствовала себя, слабела, а в ноябре, после праздников, совсем слегла, простудившись на демонстрации.
— Бронхеаденит, — сказал вызванный врач. — Не хочу пугать вас, но организм не окрепший, а время тяжелое.
Выписав рецепт, он прибавил:
— Хорошо бы вашу дочку на юг повезти.
Елизавета Дмитриевна покраснела при слове «дочка».
Жизнь после войны налаживалась медленно. Глядя на Машу, задыхающуюся от кашля, Руднева со страхом припоминала известные ей признаки: температура невысокая, а по вечерам повышается. И озноб…
Предлагали два частных урока — со взрослыми женщинами, женами военных. Елизавета Дмитриевна решила взять. По прежде всего — освободить Машу от работы. Как это сделать? Где взять такую власть?
Вспоминая свою жизнь, Елизавета Дмитриевна видела только разрушаемые и вновь обретенные миры. Разрушенный мир детства — и революция. Привыкающее к переменам отрочество — и гражданская война. Буйная юность со всеми ее крайностями и заблуждениями — и тридцать второй год, положивший конец всяческим левым группировкам: Раппам, Рапмам — всему, во что она хоть и недавно, но самоотверженно поверила. Потом, полная беспокойства и лишений, зрелость и, наконец, война. Но и недавний мир Елизаветы Дмитриевны лежал в развалинах, и опять что-то новое мучительно создавалось.
В юности перемены встречались легко. Рахманинов был любимый композитор Лизы Рудневой, но когда рапмовцы осудили его, она также отреклась от своего кумира. И даже статью написала для музыкального журнала, назвав Рахманинова невозвращенцем и церковником за симфоническую фантазию «Колокола». Хотя ничего церковного не было ни в музыке, ни в словах этой пьесы.
Сани мчатся, мчатся в ряд, Колокольчики звенят…Эдгар По написал поэму о том, что значат колокола в жизни человека: колокольчики детства, юности, любви, вот эти самые бубенчики саней; грозный набат пожара, потом — погребальный колокол…
Когда же один из преподавателей, бывший регент собора, оставленный в Консерватории из-за своего педагогического мастерства, попытался на общем собрании заступиться за «Колокола», Лиза Руднева пропечатала и его в статейке под названием: «Здравствуйте, Мирославский, а мы вас знаем давно!»
Она была смелой, дерзкой, непримиримой, всюду выступала, всех разоблачала, и даже трудно было себе представить, что эта тоненькая, миловидная девушка может стать грозой и для колеблющихся студентов, и для преподавателей.
Всех ниспровергать! Друзья Лизы, члены боевой группировки, не признавали авторитетов в искусстве. Из всей «могучей кучки» один лишь Мусоргский уцелел от их беспощадного суда. Из западных классиков — Бетховен да еще Шуберт. И то не все, только песни, например, «Походная» Бетховена, которую всюду распевали.
Да и само исполнение музыки, его традиции следовало пересмотреть: оно уже называлось почему-то «исполнительством» и делилось на буржуазное и пролетарское.
Это было не только невежество, это была великая ненависть к старому миру, жажда ломки и восхитительное сознание своей причастности к этому, сознание собственного значения, нового места в новом мире.
Но как строить этот мир, не разрушив все старое?
«…до основанья, а затем…»
До основанья. Стало быть, и тот, кто был всем, должен стать ничем. Разрушать. Даже то, что было дорого, — во имя ценностей, более прекрасных.
И в личной жизни Лиза, как и ее товарищи, была непримирима. О своей наружности не заботилась, носила красную косынку, синюю блузу и даже в этой блузе выступала в Малом зале Консерватории назло буржуазным эстетам. И со своим парнем, первым возлюбленным, порвала за то, что он был членом враждебной музыкальной организации ACM [2] и любил разных Шенбергов и Хиндемитов, музыку разлагающегося Запада.
2
ACM — Ассоциация современной музыки.
Само по себе замужество не прельщало Лизу, так же как и ее подруг; замужние никому не сообщали о своем браке. Чужое вмешательство в их личную жизнь казалось им (и теперь кажется) навязчивым, нескромным, неприличным. Узнают — и ладно. Но зачем всюду разглашать?
Тетка, у которой Лиза Руднева осталась после смерти родителей, была женщиной старых понятий. Она подарила племяннице обручальное кольцо, простодушно поверив, что Лизин парень — это уже что-то серьезное.
Но Лиза даже обиделась:
— Зачем мне кольцо? Я в бога не верю.
— При чем тут бог? Это мой подарок, — сказала тетка.
— Тогда подарите мне брошку.
— Глупенькая. Кольцо — это символ верности.
— Оно от неверности не спасает.
— Для памяти, дурочка. Чтобы всю жизнь помнила.
— Неужели вы думаете, что у меня такая короткая память? Так и забуду, что у меня есть муж?
В конце концов, чтобы не огорчить тетку, она взяла кольцо, но сказала, что носить не будет: стыдно.
— Какой же смысл? — всполошилась тетка. — Обязательно носи. Пусть все видят, что тебя выбрали.