Шрифт:
Впрочем, у Миши была масса родственников: детей, теток, дядек, племянников и так далее, которых он должен был обеспечить. А я знал двоих писателей, попавших в Германию. Один пропивал дойчмарки в пивных автоматах, в то время как другой, обремененный списком покупок, стоял за спиной друга и подсчитывал: «Колготки пропил… Двое колготок пропил… Трое…»
За углом мы и правда обнаружили банк. Сдали свои три доллара, то есть сдавал Виктор, а мы стояли за его спиной и смотрели, как это делается, когда одни деньги превращаются в другие. Никто из нас никогда в жизни не обменивал валюты.
Молодой клерк, несмотря на жаркий день – в черном костюме и при галстуке, принял наши деньги, заложил в печатающую машину бумагу и что-то на ней отштамповал, нажимая на кнопки…
Хотя чего там считать: три помножить на пятьдесят, будет сто пятьдесят… Это мы и наизусть помнили. Нам отдали бумагу, а в другом окошке по бумаге отсчитали деньги. Мы тут же, не отходя далеко, стали их делить и обнаружили, что нам за три наших доллара (целых три!) выдали всего шестьдесят песет. По двадцать на брата.
– Что-то здесь не так, – сказал с виноватой улыбкой Виктор и снова пересчитал деньги.
– Может, ошиблись?
– Украли?
– Надули? – спросили три Льва Толстых вразнобой, но одно и то же.
Но Виктор, который был опытней нас, произнес слово «нет».
– Нет, – повторил. – Я не думаю, что они тут воруют.
«Тут» – означало за границей, в отличие от России, где каждый из нас знал: «там» воруют, да еще как!
Мы подошли к табличке с курсом валют и еще раз удостоверились, что не ошиблись и за доллар нам полагалось на каждого Толстого никак не меньше пятидесяти песет.
Мы сообща подтолкнули нерешительного Виктора к окошку, наставляя его, как следует поговорить с этим молодым клерком в черном костюме и все, все выяснить. В крайнем случае забрать наши доллары обратно. Мы не настолько богаты, чтобы швыряться в каком-то порту нашей валютой.
Пока Виктор вел переговоры – а все это происходило на странной смеси языков: английского, немецкого и польского – и что-то горячо втолковывал клерку, мы на расстоянии с тревогой следили за лицом клерка. Но тот был невозмутим. Он попросил у Виктора наш квиток, снова пощелкал на своей машинке и вернул, терпеливо что-то поясняя и водя пальцем по бумаге. Лицо Виктора в течение разговора меняло свои цвета и в конце стало совсем белым.
Он вернулся к нам еще более обескураженный.
– Пошли, – буркнул он и первым торопливо зашагал к выходу.
– Так в чем же дело? – нетерпеливо спросили мы в один голос.
Но все уже догадывались: нас здесь здорово обжулили.
– А в том, – сказал Виктор, останавливаясь и указывая на вывеску, – что мы попали в частный банк!
– Ну и что?
– А то, что у них высокие первоначальные налоги!
– Какие такие налоги! – вскричали мы на всю улицу.
– Налоги на обмен, – пояснил он сердито.
– Или – на обман?
– А как же Миша? Он-то сто долларов…
Виктор лишь махнул рукой:
– Ну поймите, если с трех долларов два берут за обмен и со ста тоже два, Миша мог этого и не заметить… Наступила пауза. Кто-то из Толстых пробормотал:
– Вот вам и капиталистические акулы… Стяжатели и хищники…
На лекциях по марксизму-ленинизму нам без конца долбили об этом продажном из миров, где человек человеку волк и готов своего ближнего обобрать до нитки. Что он и сделал! В данном случае нищих советских туристов ограбили хищные испанские банкиры… Напились, как пишут в газетах, пролетарской кровушки. Трех долларов наших им не хватило, чтобы набить доверху свою мошну!
– А если мы не хотим обмана… Нет, обмена? – воскликнул кто-то из Толстых, кажется, это был наш башкир, который успел принять для спокойствия свою таблетку, но при этом продолжал волноваться.
Виктор лишь грустно усмехнулся:
– Но мы же обменяли.
– А если обратно. Мы им песеты, а они нам доллары?
– Можно и обратно, – кивнул он. – Только этот типчик объяснил, что при обратном обмене тоже ведь налог берут. Ну получим мы половину доллара… на троих… Вместо тре-ех. Ни хрена себе считают!
– Тогда спасибо, что хоть шестьдесят песет дали.
– А что толку, разве на них что-нибудь купишь?
– Да что-то можно…
– Что?
– Надо посмотреть, – предложил Виктор, но как-то очень обреченно. – Вот если бы купить оливкового масла…
– На двадцать песет?
– Зачем? На шестьдесят. А потом разлить на троих…
– То есть сообразить на троих?
– По граммульке…
– Но тогда и пипетку, чтобы по капле мерить!
Мы уже шутили, а это означало, что все пришли в себя. Мысль об оливковом масле нас взбодрила, и мы двинулись в магазин, который – из окна автобуса приметили – находился кварталах в трех от порта. Виктор по-прежнему нес впереди наше богатство: шестьдесят песет, – а мы с двух сторон и с тыла его охраняли.