— Я надеюсь, мы с матерью вне подозрений?

— Я бы так не сказал, все-таки вы сами понимаете, что больше всего от смерти де Далмаса выиграли вы и ваша мать.

— Пока ничего кроме проблем мы не выиграли! — слегка возмутилась Кася. — Вы играете не по правилам, комиссар. С одной стороны, просите моей помощи, с другой — подозреваете в убийстве.

— Работа такая, — протянул комиссар и после небольшой паузы, немного поиграв на нервах собеседницы, добавил: — Не беспокойтесь, ваше алиби мы проверили.

— Спасибо! — со всем сарказмом, на который была способна, сказала Кася.

— Пожалуйста! — в тон ей ответил Бернье.

Однако долго дуться на французского полицейского смысла не имело. Тем более она же сама от этого проиграет, Бернье мог просто повесить трубку, а она так и осталась бы несолоно хлебавши. Поэтому Кася более спокойным тоном спросила:

— Вы сказали, что подозреваете друзей и соседей. Значит, семью Дювалей тоже?

— Мадемуазель Кузнецова, я думаю, что не должен отчитываться перед вами.

— Извините, — покорно согласилась Кася.

— Извиняю, но давайте перейдем поближе к делу. Что вам известно о друзьях Фредерика?

— Я думаю, Бернар — бывший военный, Арман — антиквар, а о Манон знаю, что она какое-то время жила в Париже и Ницце.

— Почти верно. Бернар — адъютант жандармерии, участвовал в боевых действиях, в том числе входил в состав голубых касок в Югославии, Африке и Афганистане. Поэтому досрочно ушел на пенсию. Арман — такой же антиквар, как вы танцовщица балета… — с нескрываемой иронией произнес Бернье, — хотя я не прав, к антиквариату он имеет все-таки отдаленное отношение, только не в качестве законопослушного специалиста.

— Что вы имеете в виду? — растерялась Кася.

— Арман Делатур отсидел три года за незаконную торговлю произведениями искусства в свою бытность служащим аукциона Сотбис. Хотя с тех пор он ушел в тень, и ни в чем его не обвинишь. Может быть, ошибки молодости?

— Как знать, — уклончиво ответила Кася, предпочитая не посвящать комиссара в подробности собственной договоренности с Арманом, — ну а относительно Манон?

— Манон Дюранд никогда не жила ни в Париже, ни в Ницце. Она почти всю свою жизнь провела в Англии.

— В Лондоне?

— Рядом, в Кембридже. Она была профессором истории Античности Кембриджского университета.

Теперь Касе стало понятно, почему ей всегда казалось, что Манон Дюранд подбирает слова. Слишком долго она не говорила по-французски.

— Молчите? — послышался в трубке голос комиссара.

— Перевариваю информацию, — призналась Кася, — а Моник Дюваль, кем она была в прошлом? Меня тоже тут ждут сюрпризы?

— Да, только не те, о которых вы думаете, — усмехнулся в трубку комиссар.

— В смысле?

— Моник Дюваль была участницей французского Сопротивления, а семья Дювалей прятала двух еврейских детей во время войны.

— Французского Сопротивления, но она же была совсем молоденькой тогда.

— Да, в сорок четвертом ей исполнилось всего четырнадцать лет. Поэтому Моник вы можете доверять.

— Из чего я делаю вывод, что всем остальным доверять не могу, — подытожила Кася.

— Понимайте как хотите.

— Еще я хотела вас спросить. Этот журналист, с которым мы нашли убитого Раймона.

— Оливье Симон?

— Да, он настаивает на интервью.

— А вот этого я вам не советую!

— Тогда я уже один раз отказалась от встречи с ним, откажусь и второй, — согласилась Кася.

— И правильно сделаете. И еще: будьте осторожны. Старайтесь никуда не выходить. Я приеду через пару дней, когда приведут в порядок дороги.

— Хорошо, мы постараемся, — пообещала Кася и повесила трубку.

Еще пару минут после разговора с комиссаром посидела на месте, потом решительно поднялась. Бернье приедет через пару дней. До этого времени она постарается продвинуться в собственном расследовании. Но ей хотелось прежде всего расставить все точки над «i». А подумать ей было над чем. Она уже много раз прокручивала в голове разговор с Алешей. А что, если действительно от глаз историков, а также многочисленных поклонников и противников ордена ускользнуло нечто важное?

Тамплиеры были рыцарями, монахами-солдатами. Девушка перечитала записки Фредерика: «Сегодня думал об изначальном противоречии, заложенном в самой идее создания орденов монахов-рыцарей…» Их с мамой друг был прав: убийство в христианстве было запрещено. Христиане отличались от язычников уже тем, что отказались от жертвоприношения. Их Бог не просто не нуждался в крови как в доказательстве веры, он отрицал ее. Первичное, ортодоксальное христианство Отцов Церкви осуждало любую форму насилия, а уж убийство, трагическое последствие первородного греха, тем более. Вспомнила толстовское непротивление злу насилием. Ответ насилием на насилие только умножает зло. Конечно, благодаря святому Бернару соединили несоединимое: монашеский и воинский обеты. Но все равно как чувствовали себя реальные тамплиеры? Была ли для них убедительной эта словесная эквилибристика?