– Возможно, у нее не было на это времени, – прошептала леди Монфор-Бебб.

Леди Беатрис посмотрела на графиню.

– Я думаю, вы скоро перестанете носить траур, – сказала она.

Графиня недовольно сощурилась:

– Не вижу в этом необходимости.

– А что, осмелюсь спросить, говорит на сей счет доктор Хендерсон?

– Я этого с ним не обсуждала, – ответила графиня, хмурясь. – Не его забота.

Минк наблюдала за ними, переводя взгляд с одной леди на другую. Откашлявшись, она сказала:

– Насколько я понимаю, инспектор Гаппи успел побывать во дворце. Известно, кого он допрашивал?

– Не меня, во всяком случае, – ответила леди Монфор-Бебб, от возмущения второй подбородок у нее мелко задрожал. – Разве можно заподозрить, что я стану красться, держа в руке бутылку с ядом, как обиженная горничная. – Она посмотрела на Минк. – Я рада, что вы еще не уволили свою служанку. Все уверены, что ее могут арестовать в любой момент. Я, право, хочу, чтобы этот грязный маленький полицейский покончил наконец с делом об отравлении и кого-то обвинил. Неопределенность меня убивает.

Принцесса взяла чашку:

– Думаю, на сей раз он хочет убедиться, что имеет веские основания для ареста. В прошлом своем деле он допустил ошибку – в результате повесили невиновную.

– Будем надеяться, что она простила палача, – сказала леди Беатрис, держа руку у горла. – Такой неприятный способ казни.

Пуки, только что вошедшая с блюдом макарон, поставила его на стол дрожащей рукой. Дамы сидели, опустив глаза, пока она не вышла, закрыв за собой дверь.

Леди Беатрис наклонилась вперед и громко прошептала:

– Я уверена, это сделал мистер Пилгрим. Сторож рассказал моей кухарке, что он ночами тайком бродит по дворцу. Прошлой ночью его поймали на Заднем дворе с мотком веревки, которой, как я подозреваю, он хотел кого-то задушить. Я уже сообщила об этом в полицию.

Леди Монфор-Бебб поставила чашку, раздувая ноздри.

– Этот американец вчера пытался меня застрелить! – заявила она.

Все три дамы удивленно уставились на нее.

– Я вышла в Фонтанный двор, и тут он внезапно появился из тени с пистолетом, – продолжала леди Монфор-Бебб. – Целился он мимо меня, но я тем не менее ударила его тростью. Я тоже собираюсь сообщить о его поведении инспектору Гаппи, хотя у меня в голове не укладывается, как полицейский сумеет во всем разобраться и при этом не замарать свои отнюдь не безупречные манжеты.

– Почему мистер Пилгрим угрожал вам пистолетом? – спросила Минк.

– Понятия не имею. Но если я и привыкла к чему-нибудь в своей жизни, так это к тому, что в меня стреляют.

Принцесса вопросительно посмотрела на гостью, гадая, что та хочет сказать.

– Насколько я понимаю, вы были заложницей во время Первой афганской войны, – вспомнила она. – Пережить такое испытание!

– Много воды утекло с тех пор, – ответила леди Монфор-Бебб, глядя в окно, – но страшные воспоминания до сих пор не стерлись из моей памяти. Четыре с половиной тысячи британских и индийских военных, двенадцать тысяч сопровождавших армию гражданских лиц были зверски убиты. Такой ужас…

В 1839 году британская армия, насчитывавшая около двадцати тысяч человек, вторглась в Афганистан в сопровождении тридцати восьми тысяч обозников и слуг. Достигнув Кабула, полки перешли на казарменное положение, к военным присоединились их семьи. Леди Монфор-Бебб к тому времени совсем недавно вышла замуж, ей только что исполнилось двадцать.

– Устраивались с удобствами, насколько это было возможно, а из приятных развлечений имелись скачки, крикет и поло.

Внезапно против британцев поднялось восстание, и было решено, что весь гарнизон Кабула уйдет из города. Мятежники обещали, что покинувших город людей пропустят в Джелалабад, находящийся в восьмидесяти пяти милях. По словам леди Монфор-Бебб, более сотни человек, в основном женатых офицеров и членов их семей, вынудили остаться в качестве заложников.

В январе 1842 года четыре с половиной тысячи военных и двенадцать тысяч гражданских, женщин и детей, отправились в путь, ступая по глубокому снегу. Большинство дам несли на носилках и в паланкинах впереди отряда, но леди Монфор-Бебб ехала верхом. Арьергард был обстрелян, как только они покинули казармы. Сипаев и обозников убивали, а некоторых выводили из колонны, и они ждали, убьют их или оставят погибать от холода. Дети лежали на снегу то здесь, то там, брошенные матерями, которые, пройдя еще немного, сами падали на землю и умирали. Некоторые солдаты и обозники, у которых не было ни огня, ни укрытия, замерзли в первую же ночь.

– Никогда не забуду того холода. Кавалеристов приходилось сажать на коней, потому что бедняги едва могли двигаться.

Многие носильщики умерли, и женщин стало некому нести. Большинство из них сидели в корзинах, навьюченных на верблюдов, вместе с детьми. Они ничем не были защищены от продолжающегося вражеского огня. На многих были одни ночные сорочки. Приходилось пить шерри, чтобы спастись от холода.

Бойня началась, когда они вошли в Хурд-Кабульское ущелье, имеющее пять миль в длину.