Шрифт:
— Вам разрешено свидание с сыном при одном условии…
Димитрова поглядела вопросительно: что задумали они?
Тейхерт продолжал:
— Скажите ему, чтобы он не говорил так много, потому что голова его в опасности.
Димитрова задумалась, не сказала «да», не сказала «нет». Тейхерт решил, что его совет был очень убедительным. Жестом он пригласил Димитрову следовать за ним.
Свидание произошло в той же голой, неприветливой комнате. Были здесь и тот же полицейский итог же переводчик. И опять д-р Тейхерт уплетал свои бутерброды.
Димитров обнял мать, поцеловал ее, пристально вгляделсях в ее лицо: действительно, она очень постарела.
— Понимаешь ли меня, мама, когда я говорю? — спросил он, улыбаясь. — Ты так на меня глядишь, что, кажется, все понимаешь…
— Ничего не понимаю, Георгий, — ответила она, но когда вижу, как ты говоришь с председателем, с адвокатом, прокурором, понимаю, что эти люди тебя не освободят…
Димитров вздрогнул, поглядел на мать удивленно. Д-р Тейхерт, которому переводили все, также недоумевал: что хочет этим сказать старуха? А мать, похлопав сына по плечу, сердечно улыбаясь, сказала:
— Говори, сын, говори! У тебя дар Павла! Ты говоришь, как апостол Павел.
Тейхерт тревожно поглядел на переводчика. Мать продолжала:
— Говори, сын, так, как ты считаешь нужным. Держись правды, не бойся никого!
Тейхерт взорвался. Изо рта его выпал кусок бутерброда.
— Разве я вас для этого привел, бабушка?
— Вы не ошиблись, что привели меня сюда. Я сказала сыну то, что должна была сказать ему. Теперь могу и уйти…
Тейхерт вскочил.
— Выгоните ее! — крикнул он полицейскому. И, не дожидаясь, пока полицейский этим займется, сам стал выталкивать старую женщину.
— Вы можете выгнать меня, — сказала спокойно мать, — но правду не выгоните. Она везде пробьет себе дорогу, даже сквозь ваши тюрьмы…
Полицейский выругал ее и с треском захлопнул за ней дверь. Мать оказалась на улице. Огляделась и впервые с тех пор, как приехала в Лейпциг, почувствовала, как полегчало у нее на душе. Сердце заполнила радость. Магдалина восторженно слушала ее.
— Да ты, мама, настоящая святая! — вырвалось у дочери.
В тот же день под вечер мать с дочерью вышли погулять по Лейпцигу, купить сигареты для Георгия. В городе стоял обычный шум: позванивали трамваи, гудели автомобильные сирены, с грохотом неслись грузовики. В вечернем полумраке неоновым светом кричали тысячи реклам. Обе женщины шли молча, глухие к шуму и суете большого города. Когда им надоело толкаться в толпе на главном бульваре, они
удалились на небольшую боковую улочку, где было и светло и тихо. Прохожие останавливались, оглядывали их. Никогда здесь не видели так странно одетую старую женщину, прибывшую из какой-то далекой страны. Слух о ней проносился как молния: «Мать Димитрова!»
По дороге им встретился табачный магазин. Чуточку поколебавшись, решили здесь купить сигареты. Продавец с любопытством разглядывал старую женщину. Его восхищала ее одежда, черная шаль, покрывавшая голову и плечи, удивляло ее живое, подвижное лицо. Хотелось ему о чем-то ее спросить… Но теперь в Германии и стены имеют уши. Приготовив старательно пакет, он вежливо вручил его.
— Сколько? — спросила Магдалина.
Продавец опасливо поглядел в окно. Магдалина повторила вопрос. Продавец наклонился к ней и тихо сказал:
— Ничего не стоит, знаю, для кого это…
Открыв покупательницам дверь, он поклонился и сказал:
— До свидания!
Женщины вышли смущенные, растерянные, они не успели даже поблагодарить. Перейдя улицу, направились обратно в гостиницу.
Недалеко от гостиницы их догнал молодой человек в синем промасленном комбинезоне. Быстро наклонившись, он взял руку матери, поцеловал ее старческие пальцы и мигом скрылся в толпе. Женщины остановились пораженные и долго глядели туда, где исчез этот странный молодой человек.
Это был один из тех тысяч, которые следили за каждым словом Димитрова, прислушивались к каждому его призыву из зала лейпцигского суда.
В тот же вечер Парашкева Димитрова нашла в своей гостиничной комнате пакет с продуктами и букет цветов. «Для Георгия Димитрова». Радость залила ее. Казалось, что это он сам пришел навестить ее. На другой день она нашла в комнате шелковую рубаху и обувь с надписью: «Для героя и обличителя». Мать заплакала от радости и горя.
В Лейпциге, Берлине, в Германии — во всем мире, всюду человеческая любовь стремилась к человеку, чье слово было сильнее огня и железа.
ПОЕДИНОК
На процессе, который продолжался свыше трех месяцев, Димитров сделал все, чтобы доказать перед всем светом преступные деяния гитлеровцев. Из обвиняемого он превратился в обвинителя. Он задавал вопросы на суде, писал письма председателю д-ру Бюнгеру, навязанному ему адвокату д-ру Тейхерту, требовал вызова свидетелей, ставил в тупик полицейских свидетелей, а в вопросах к свидетелям-рабочим старался доказать, что Германская коммунистическая партия не готовилась в то время к революции и поэтому ей не нужен был такой сигнал, как поджог рейхстага. Он давал характеристики свидетелям обвинения, показывал всему миру, что эти свидетели были национал-социалистами, уголовными преступниками, ненормальными людьми, убийцами, фальсификаторами.