Вот сейчас Бог меня наградил дружбой с Сережей Гандлевским. Он замечательный. Можно я скажу пошлость? Настоящий аристократ духа. Плюс к тому мне бесконечно нравятся его стихи. Строгие, простые, горчайшие стихи.

Я очень ценю, когда с человеком можно разговаривать о высоком. Когда с ним можно разговаривать об искусстве. Мне скучно, когда этого нет. Говорят – литературоцентричный человек, а я вот искусствоцентричный. Мне очень не хватает таких бесед. В Ленинграде между пьянками и шахматными блицами такие беседы происходят с Васей Аземшей. Вот так я могу разговаривать с Сережей Гандлевским и очень горжусь, что могу, потому что чувствую, насколько он выше, тоньше и умнее меня.

Я встретил такого человека в Вологде – это Валера Есипов. Он написал очень хорошую книжку – «Провинциальные споры конца двадцатого века» – про одного из прототипов «Бесов» Достоевского – Прыжова. А совсем недавно у него вышла блистательная книжка «Шаламов и его современники». Вот такой он – честный, внимательный, образованный, пьющий, провинциальный человек. Превосходный. Мечтаю с ним снова увидеться.

– Вадик, если пофантазировать: в какой жанр просится наше время?

– Ты знаешь, это время кровавого водевиля. Даже не водевиля – фарса. Вот опять сказал, кажется, пошлость. Хотя у меня такое отношение ко времени, что каждое время примерно равно другому. Исходя из суммы человеков, которые живут во времени, каждому дано на круг одно и то же, а человек сам время образует. Но некая синусоида, видимо, заставляет нас говорить то о кровавом времени, то о застойном, то о каком-то блистательном. Наше – фарсовое – в силу того, что много ненастоящих людей, которых выдают за настоящих, и они сами про себя думают, что настоящие. Это буквально во всех сферах.

В искусстве и литературе меня все время пытаются изумлять вместо того, чтобы говорить о человеческом. Формализм, Коля, враг искусства. Говорю это тебе со всей советской прямотой. Формализм далек от предмета искусства, то есть от человека, и пытается хоть углем, хоть глянцем, хоть дерьмом привлечь к себе внимание. Поэтому я лично больше перечитываю старое.

Я, если бы был трудолюбивым человеком, составил бы книгу из писателей, у которых ключевая фраза: «Вот в наше время…» Ведь эту фразу можно найти и в Древнем Египте, и в Древнем Китае. «В наше время молодежь так себя не вела…» Это очень смешно, очень правдиво и очень по-человечески. Необыкновенно поучительной была бы такая книжка.

При этом ты-то живешь в своем времени, и оно как-то меняется. Для меня, например, начало 60-х и начало 90-х – хорошее время. Это время какого-то всплеска, надежды, пресловутых глотков воздуха и свободы. Это очень, очень, очень быстро в нашей стране, как костер, заливается водой. Еще хорошо, если водой. А то встанут в кружок и писают. Что гораздо горше.

– Но зато снова придет пора сатиры?

– Понимаешь, какая вещь… Настоящая сатира обычно очень тупая и простая. Начиная с одного из родоначальников этого жанра – Ювенала. Он просто называл вещи своими именами. Ничего смешного. Слава Богу, что в России был писатель (стилист, во-первых, изумительный, с очень тонким юмором) Салтыков-Щедрин, сатирик по преимуществу. Его читать и сейчас смешно. А сатирика Свифта нужно читать с примечаниями, иначе ничего не поймешь.

Благо, когда получается легкая сатира. Таким сатириком в советские времена был Жванецкий. Это очень редкий случай для сатиры. Сегодня на все пространство остался, может быть, один сатирик – Витя Шендерович. Он говорит государству: ты очень плохое, ведешь себя плохо. Сатира вообще имеет дело с государством. Едко получается, иронически получается, а смешно – нет.

Сатира – это пружина. Если ее не сжимать, ее не будет. Так что в ближайшее время она, конечно, появится. Как у меня пелось в одной песенке: «Где развязался эзопов язык, а простым говорить разучились».

«Люблю, когда поет Булат,/ Быть человеком просит…» И Елена Камбурова, младшая сестра Булата Окуджавы по судьбе, гречанка русская душой, в своих песнях-исповедях, в спектаклях созданного ею Театра Музыки и Поэзии просит, умоляет, заклинает нас оставаться людьми и тогда, когда к сердцу подступает отчаяние…

– Биография каждого из нас – и прочитанные книги, и встретившиеся на дорогах жизни люди. За очевидностью ответа не буду спрашивать о прочитанных книгах певицу, актрису, в чьем репертуаре вершины русской и мировой поэзии. А вот встречи – в старые времена их называли «роковые», нынче говорят «судьбоносные» – они для Вашего зрителя и слушателя остаются за кадром…

– Я боготворила Цецилию Львовну Мансурову, Фаину Георгиевну Раневскую, Леонида Енгибарова. Так судьбе было угодно, что они каким-то образом участвовали в моей жизни.