– Вы ничего не сказали о двух наших великих писателях – Толстом и Достоевском…

– Ну, это очевидно – нельзя представить себе мировую литературу без величайших русских гениев.

– Оба творили свое искусство «при свете совести». В этой связи хотелось бы знать: должна ли литература нести нравственный заряд? Ведь многие творцы вели себя далеко не безупречно…

– «При свете совести» – замечательное выражение Марины Цветаевой. Без совести, без опоры на добро не может быть великого искусства. Но оно не сводится к урокам морали. Этим должны заниматься философия, религия.

Художники никогда не бывали ангелами. Ни в новой истории, ни в античные времена. Возьмем, к примеру, французского писателя прошлого века Луи Селина, который после Второй мировой войны, в последнее десятилетие жизни, сочинял не просто неприятные – гадкие книги. Но его романы «Путешествие на край ночи» и «Смерть в кредит» относятся к лучшим образцам французского гения. Его, непревзойденного стилиста, мага языка, надо читать в оригинале.

– Я довольно поздно прочитал Селина – увы, не на французском – и думаю, что его ненавидят за безжалостность взгляда на человека. Своими апокалипсическими пророчествами Селин напоминает нашего Достоевского. По двадцатилетнему внуку и его друзьям знаю, что всем русским классикам они со старших классов гимназии предпочитают Федора Михайловича.

– Молодежь всегда и везде обожала Достоевского. Исключительный драматизм ситуаций, экстремизм характеров ассоциируется в сознании западных читателей Достоевского с Россией. Сильные страсти, глубокие философские разговоры, в которых решаются важнейшие вопросы бытия, – для людей Запада это Россия, русский характер и ум. В своих романах Достоевский, как никто, передал русский максимализм.

Когда мне было девятнадцать-двадцать лет, я безумно любил Достоевского, но со временем перешел на сторону Толстого.

– За рубежами России, где так популярен Достоевский, куда меньше знают первого русского художественного гения. Не потому ли, что его трудно перевести на другие языки?

– Прозу Пушкина можно перевести – существуют очень хорошие переводы его повестей. А удивительная гармония стиха непереводима.

– Один из питерских критиков в репортаже о вручении литературной премии Андрея Белого за 2006 год зло прошелся по поводу речи Вашего друга и коллеги Лаврова. Он представлял Романа Тименчика, автора книги об Анне Ахматовой, не сумевшего приехать в Петербург.

– А к чему там можно было придраться?

– Лавров припомнил, как лет сорок назад редактор издательства Пушкинского дома возмущалась: «Этот ваш Тименчик ничего от себя сказать не может. Везде у него «смотри» да «сравни»». Главным же достоинством труда об Ахматовой, пишет критик, оказалось то, что в книге есть именной указатель.

– Зоил явно передергивает – Тименчик пишет о поэзии и строго научно, и эстетически выразительно. Что до «смотри» да «сравни», без этого в филологических комментариях не обойтись.

– Эмигрировавший в середине семидесятых из Советского Союза во Францию Владимир Аллой, весной 84-го создавший издательство Atheneum и начавший выпускать исторические альманахи «Минувшее», пригласил для подготовки книг и публикаций в альманахах лучших в мире специалистов, в их числе и Вас с Александром Лавровым. Скажите, кто из коллег филологов Вам наиболее близок и интересен?..

– Александр Васильевич Лавров, Роман Тименчик, Саша Долинин, Лазарь Флейшман, Константин Азадовский, Коля Богомолов.

– А с гигантами филологии, кого мы потеряли в последние три года, – Сергеем Аверинцевым, Михаилом Гаспаровым, Владимиром Топоровым – Вы встречались?

– Страшные потери – одна за другой. Читал и читаю Владимира Николаевича Топорова, одного из основателей тартуско-московской семиотической школы, но лично знакомы мы не были. С Сергеем Сергеевичем Аверинцевым часто общались на Ивановских конференциях. С Михаилом Леоновичем Гаспаровым виделся довольно редко, потому что он всегда сидел за своим письменным столом и работал, работал, работал, но наши встречи помню хорошо.

– Джон, откуда в Вас, американце, западном человеке, такой интерес ко всему русскому? От Берберовой?

– Это длинная история. Она берет начало в 59-м, когда я поступил в университет в Нордуэстерне, в пригороде севернее Чикаго, где намеревался стать врачом и слушал лекции по биологии, химии и другим естественно-научным дисциплинам. Но не только. Особенность американской системы высшего образования в том, что студенты слушают лекции и не по специальности. Скажем, изучающий биологию слушает лекции и по истории, и по литературе. Я очень любил литературу: вырос в семье, где все читали, у родителей была большая библиотека…