Для разрешения конфликта между нуждами общества и запросами индивида существует два противоположных идеальных и абсолютных решения. С одной стороны, общество выдвигает требование, согласно которому индивид должен более или менее полностью подчиняться группе или даже вовсе лишиться независимого существования, став элементом жизни общества: меньшая единица должна быть принесена в жертву или посвятить себя большей единице. Общественная потребность должна стать потребностью индивида, желание общества – его желанием; он должен жить не для себя, но для племени, клана, коммуны или нации, членом которой он является. С другой стороны, с точки зрения индивида, идеальным и абсолютным решением этого конфликта было бы такое состояние общества, когда оно существовало бы не для себя, не во имя своей всеподчиняющей коллективной цели, но для блага индивида и его всестороннего развития, для более великой и совершенной жизни всех своих членов. Служа выражением всего лучшего, что есть в индивиде, и помогая ему раскрыть и проявить лучшие качества своей личности, такое общество уважало бы свободу каждого из своих членов и было бы основано не на законе и силе, а на свободном и добровольном согласии образующих его личностей. Но нигде в мире не существует подобного идеального общества, и было бы крайне трудно создать его и еще труднее сохранять эту ненадежную, шаткую структуру, пока человек как личность считает безусловным приоритетом своего существования собственные эгоистические интересы. Более простой путь – это когда общество доминирует в целом, но не стремится полностью подчинить себе индивида; именно такую систему отношений с самого начала выстраивает Природа, поддерживая ее в равновесии с помощью строгих законов, неизменных обычаев и заботливого культивирования пока еще мало развитых и порабощенных человеческих умов.

В первобытных обществах жизнь индивида подчинена строгим и неизменным общинным обычаям и правилам; таков древний и, казалось бы, вечный закон человеческой стаи, который люди всегда пытаются выдать за непреходящий закон Вечного, esa dharmah sanatanah. И этот идеал еще жив в людских умах: усилия современного человеческого общества направлены на утверждение более масштабного и пышно украшенного варианта этого древнего уклада общественной жизни, ведущего к порабощению человеческого духа. В этом заключена серьезная опасность для всестороннего развития на земле более высокой истины и более великой жизни. Ибо желания индивида и его свободные поиски, сколь бы эгоистичными, ложными и искаженными они ни были в своих непосредственных формах выражения, содержат в своих темных элементах зачатки развития, необходимого для становления целого; за его поисками и преткновениями присутствует сила, которую необходимо сохранить и превратить в образ божественного идеала. Эту силу необходимо озарить светом сознания, очистить от примесей и развить, но ее нельзя подавлять или пытаться загнать под ярмо тяжкой повозки общества. Индивидуалистический принцип столь же необходим для достижения высшего совершенства, как и сила, стоящая за групповым духом; подавление индивидуальности вполне может стать подавлением бога в человеке. Да и при современной организации общества редко может возникнуть какая-то реальная опасность преувеличенного индивидуализма, нарушающего социальное равновесие. В то же время постоянно присутствует опасность того, что чрезмерное давление, оказываемое на индивида механической тяжестью невежественного общественного сознания, приведет к сдерживанию и угнетению свободного развития индивидуального духа. Ибо человек как индивидуальное существо легче поддается обучению, более сознателен, более открыт чистым влияниям; однако в общей массе он по-прежнему остается темным, полусознательным созданием, подверженным влиянию всевозможных универсальных сил, ускользающих от его познания и контроля.

И Природа в индивиде восстает против этой опасности подавления и угнетения его развития. Это могут быть частные случаи сопротивления, принимающие самые разные формы: от инстинктивного звериного бунта преступника до полного отрицания общественной жизни отшельником и аскетом. Либо это может быть тенденция к утверждению принципа индивидуализма в общественной идеологии или попытка навязать его массовому сознанию и добиться компромисса между индивидуальными и социальными требованиями. Но компромисс это не решение; он лишь отодвигает проблему на задний план и в итоге только усугубляет ее, умножая ее последствия. Необходимо использовать новый и более высокий принцип, кардинально отличающийся от этих двух противоборствующих инстинктов и способный одновременно превзойти и примирить их. Над естественным индивидуальным законом, который провозглашает единственным принципом наших действий удовлетворение собственных нужд, предпочтений и желаний, и естественным общинным законом, который провозглашает высшим принципом удовлетворение нужд, предпочтений и желаний общины в целом, должно утвердиться понятие идеального нравственного закона, который не сводится к удовлетворению нужд и желаний, но контролирует их и даже полностью подчиняет, а при необходимости и отвергает их в интересах идеального порядка – не животного и не витально-физического, но ментального по своему характеру, являющегося выражением стремления разума к свету, к знанию, к правильным принципам, правильным действиям и подлинному порядку. Как только этот идеал обретает для человека достаточную силу, он начинает освобождаться от своей поглощенности витально-материальной жизнью и переходит на уровень ментальной жизни; он поднимается с первой на вторую ступень тройного восхождения Природы. Его нужды и желания изменяются в свете осознания более высокой цели, и ментальные стремления, а также эстетические, интеллектуальные и эмоциональные желания начинают преобладать над потребностями физической и витальной природы.

Естественный закон поведения заключается в стремлении перейти от конфликта к равновесию сил, побуждений и желаний; высший этический закон состоит в том, чтобы через развитие ментальной и нравственной природы прийти к утверждению определенного внутреннего принципа или же некоего идеала, являющегося воплощением совершенных качеств: справедливости, добродетельности, любви, благоразумия, праведной власти, красоты, света. Поэтому этический закон в основе своей является индивидуальной нормой поведения, а не творением коллективного ума. Мыслитель – это всегда индивид; именно он вызывает к жизни и воплощает в форме то, что в противном случае так и осталось бы непроявленным в подсознании аморфного человеческого целого. Борец за нравственность – это тоже всегда индивид; самодисциплина, не по принуждению, подчиняясь власти внешнего закона, а добровольно подчиняя себя внутреннему свету, в своей основе является индивидуальной работой. Но считая свой личный принцип выражением абсолютного нравственного идеала, мыслитель распространяет его не только на себя, но и на всех индивидов, которых может охватить и вдохновить его мысль. И по мере того, как масса индивидов начинает всё в большей мере принимать этот принцип как идею, пусть даже несовершенно воплощая или вообще не воплощая его в жизни, общество также вынуждено подчиниться и следовать в новом направлении. Оно проникается этим идейным влиянием и пытается – впрочем, без видимого успеха – придать своим институтам новые формы, отмеченные прикосновением этих более высоких идеалов. Однако инстинктивно оно всегда тяготеет к тому, чтобы превратить их в строгие законы, в жесткие правила, в механические обычаи – в формы внешнего принуждения, с помощью которых общество организует жизнь образующих его живых единиц.

Ибо еще долгое время после того, как индивид обрел частичную свободу, стал нравственным существом, способным к сознательному саморазвитию, живущим глубокой внутренней жизнью, стремящимся к духовному прогрессу, общество продолжает опираться на внешние методы, оставаясь механически функционирующей, материальной и экономической организацией, занятой больше поддержанием устойчивого порядка и самосохранением, чем динамичным ростом и самосовершенствованием. Величайшей победой, достигнутой в настоящее время прогрессивно мыслящим индивидом над полусознательным и ригидным обществом, является обретенная им при помощи своей разумной воли способность заставить и общество тоже мыслить, стать открытым для идей социальной справедливости и добродетели, общественного сочувствия и взаимного сострадания, полагаться в своих суждениях об организации общественного устройства на силу разума, а не на слепые обычаи, и рассматривать ментальное и нравственное одобрение образующих его индивидов как один из главных элементов, по крайней мере, в оценке своих законов. Благодаря этому общественный разум обретает сейчас возможность, по крайней мере, в идеале, считать скорее свет, чем силу, основой для принятия своих решений, и нравственное развитие, а не возмездие или принуждение – задачей своих исправительных учреждений. Величайшее будущее торжество мыслителя наступит тогда, когда он сможет убедить как отдельного индивида, так и общество в целом в том, что они должны основывать свои взаимоотношения в жизни, а также единство и стабильность на свободном и гармоничном согласии и взаимоуважении и научиться формировать внешнюю жизнь или управлять ею с помощью внутренней истины, а не притеснять внутренний дух тиранией внешних форм и структур.

Но даже и этот уже достигнутый им успех пока остается скорее потенциально возможным, чем реальным достижением. Ибо пока по-прежнему сохраняются дисгармония и расхождение между нравственным законом индивида и законом его нужд и желаний, между нравственным законом, предлагаемым обществу, и витально-физическими потребностями, желаниями, обычаями, предрассудками, интересами и пристрастиями касты, клана, религиозной общины, общества, нации. Моралист тщетно пытается возвести свой нравственный идеал в абсолютный закон и призывает всех быть верными этому идеалу, невзирая на последствия. Нужды и желания индивида представляются ему необоснованными, если они вступают в противоречие с моральным законом, а социальный закон он игнорирует, если этот закон противоречит его чувству справедливости и отвергается его совестью. С его точки зрения идеальное решение моральной проблемы для индивида заключается в том, чтобы не питать никаких желаний и не предъявлять никаких требований, которые не согласуются с понятиями любви, истины и справедливости. Он требует от общества или нации, чтобы они пренебрегли всем, даже собственной безопасностью и жизненно важными интересами, когда речь идет о торжестве истины, справедливости, человечности и о высшем благе людей.

Ни один индивид не достигает таких высот, разве только в отдельные вдохновенные моменты своей жизни; ни одно из созданных доныне обществ не удовлетворяет этому идеалу. А при существующем нравственном состоянии общества и уровне человеческого развития, пожалуй, никто и не способен или не смог бы удовлетворять ему. Сама Природа не допустит этого, ибо она знает, что этого быть не должно. Первая причина – в том, что наши нравственные идеалы сами по себе большей частью являются несовершенными, невежественными и произвольными, представляя собой, скорее, умственные построения, чем выражение вечных истин духа. Авторитарные и догматичные, они утверждают теоретически определенные абсолютные принципы, однако на практике любая из существующих систем нравственных ценностей либо оказывается неприменимой в реальной жизни, либо постоянно расходится с совершенными нормами морали, которая провозглашается в качестве идеала. Если наша этическая система представляет собой компромисс или относительные нормы морали, временно заменяющие высший идеал, она тем самым дает принципиальное оправдание и дальнейшим выхолащивающим ее компромиссам, которые общество и индивид спешат заключить с нею. Если же она настаивает с бескомпромиссным упорством на абсолютной любви, справедливости, добродетельности, она выходит за пределы человеческих возможностей и ее, хотя и превозносят на словах, на практике игнорируют. Мало того, оказывается, что она не принимает во внимание другие элементы человеческой природы, которые столь же настойчиво стремятся к собственному утверждению, но отказываются ограничивать себя рамками моральной догмы. Ведь так же как индивидуальный закон желания содержит в себе бесценные элементы бесконечного целого, которые должны быть защищены от тирании всеподчиняющей социальной идеи, так и естественные побуждения, присущие человеку от природы – как индивидуальному, так и коллективному существу содержат в себе бесценные элементы, выходящие за пределы любой изобретенной до сих пор этической формулы и, тем не менее, являющиеся необходимыми для достижения полноты и гармонии высшего божественного совершенства.

Более того, абсолютная любовь, абсолютная справедливость, абсолютное благоразумие в тех формах, в каких их применяет неразумное и несовершенное человечество, легко оказываются противоречащими друг другу принципами. Справедливость часто требует совершения того, к чему питает отвращение любовь. Благоразумие, бесстрастно исследуя факты природы и человеческих взаимоотношений в поиске удовлетворительных норм или правил поведения, не способно принять без поправок ни власти абсолютной справедливости, ни власти абсолютной любви. И в самом деле, абсолютная справедливость человека в реальной жизни легко превращается в торжествующую несправедливость; ибо его ум, односторонний и жесткий в своих построениях, предлагает одностороннюю, частичную и строгую схему или формулу, претендуя на то, что она является всеобъемлющей и абсолютной, а потом пытается навязать ее жизни, игнорируя пластичность и многообразие бытия, и более тонкую истину вещей. Все наши нормы и правила при попытке применить их в действии либо оказываются шаткими строениями, раскачивающимися на волнах компромиссов, либо терпят крах по причине собственной ограниченности и негибкости. Человечество переходит от одних идеалов к другим; оно следует зигзагообразным путем, движимое противоречивыми потребностями, запросами и притязаниями, и в целом, скорее, инстинктивно вырабатывает в себе то, что предназначено Природой – но с большим расточительством сил и большими страданиями, чем то, чего желает или что считает правильным оно само, или то, что требует свыше от воплощенного духа высочайший свет.