— Откуда мне, черт возьми, знать?

Поток ненужных, вредных чувств затопил мою волю и здравый смысл. Этого только не хватало. Как будто мало у меня других скелетов в шкафу, кроме него.

— Твои проблемы. Я здесь, хочешь ты этого или нет, — заметил отец.

— Я ничего не говорил.

— Разве?

Я все-таки получил ответ. Он прочитал мои мысли, значит, это иллюзия. Просто парк снова залез мне в голову и вытащил оттуда еще один способ отвлечь меня, пока время течет. Сразу стало ясно, почему лицо папы скрывала тень. Я плохо помнил, как он выглядит, и аттракцион не мог вылить на меня то, чего я сам ему не дал. Я все это понимал, а еще осознавал, что это мало что меняет, потому что часть меня сознанию не повиновалась. Та самая часть, которая подпрыгивает, когда в ужастике из ниоткуда выскакивает монстр. Та самая часть, которая не перестает удивляться фокусам, хотя и ясно, что это просто ловкость рук. Она верит тому, что видит, а сейчас я видел отца.

— Если ты думаешь, что я собираюсь проклинать или прощать тебя за то, что ты бросил семью, даже не надейся. Я не позволю тебе мотать мне нервы.

— Кто сказал, что я этого хочу?

Я зашагал по подземелью, спотыкаясь об усеявшие землю камешки, досадуя на себя за то, что разозлился. Когда-нибудь я буду готов встретиться с отцом в настоящем мире. Но не здесь. И не сейчас. Я заставил себя остановиться и собраться с мыслями.

— Мне нужно выбраться отсюда.

— Это гробница, — ответил мой воображаемый отец. — Она открывается только снаружи.

Я сосредоточился на огромном валуне. Главное — сила воли. Я бросился на камень и изо всех сил толкнул его. Я бился и толкался о него, зарабатывая ушибы на плечах и ссадины на ладонях. Валун не сдвинулся ни на йоту.

— У тебя никогда не было силы воли.

— Не разговаривай со мной! — Я упал на землю и заполз в угол подальше от него.

Тихо текло время. Я слышал только собственное дыхание, сердцебиение, и иногда, когда сосед менял положение, — лязг цепей. Неужели это и есть моя вечность? Холодный, тесный ад — и живое напоминание о том, почему моя жизнь пошла под откос.

Через несколько минут тишину прорезал звук. Камень стукнул о камень, и в помещение скользнул луч света. Валун откатился, и вошла грозная фигура с факелом. Я мгновенно узнал вошедшего. Воин из храма, похожий на футболиста, — тот, которого я пожалел. На его перекачанной шее все еще краснел след плети.

Когда он приблизился, я встал.

— Они говорят правду? — спросил гость. — Ты в самом деле прошел шесть испытаний?

— Сейчас шестое, — ответил я. Он улыбнулся, как мальчик:

— Никогда не видел, чтобы кто-то столько одолел. О тебе говорят повсюду. — Страж поднял глаза на щель в крыше, сквозь которую виднелся кусочек голубого неба. — Он все еще на месте?

— Вы о чем?

— Внешний мир. Я все время пытаюсь вспомнить, что там. Иногда мне не удается.

Я шагнул ему навстречу. Он был настоящим — еще один игрок, которого застиг рассвет, как тот бармен.

— Сколько вы уже здесь?

— Я сбился со счету. Здесь не меняются дни. Солнце не движется. Облака не плывут.

Тихий лязг цепи из дальнего угла напомнил мне, что «папа» никуда не делся. Я повернулся и посмотрел прямо на него… Но от пламени факела у меня на сетчатке осталось темное пятно, и я не мог разглядеть его лица, как бы ни напрягал зрение, — и понимал, что никогда не смогу. Парк не мог показать того, чего не знал. Но даже фантом отца мог мне помочь.

— Ты не настоящий. Ты очередное создание парка, но это значит, что тебе о нем известно побольше моего. Так что ты расскажешь мне все, что нужно.

Папа пошевелил руками, зазвенев цепями:

— С чего бы это?

У меня сжались кулаки, и пришлось скрестить руки, чтобы не пустить их в дело:

— Потому что каким-то образом ты еще и мой отец, и ты должен нам с Квином больше, чем можешь себе представить. — (Он не ответил.) — Так что ты расскажешь мне все, — повторил я.

Страж переводил взгляд с меня на него.

— Что ты хочешь знать? — прошептал папа.

— Расскажи о Кассандре. Кто она и что она?

Он вздохнул и опустил взгляд:

— Цунами, уничтожившее минойцев. Вулкан, похоронивший Помпеи. Каждый раз, когда в мире происходит что-нибудь ужасное и бессмысленное, когда никто не остается в живых, — это Кассандра.

Его слова давили, как тяжесть краеугольного камня пирамиды, но я начал кое-что понимать, и от этого становилось легче.

— А что если кто-то один все-таки выжил? — спросил я.

Отец молчал.

Страж встал между нами:

— О чем это ты?

У меня ум за разум заходил, но я попытался объяснить:

— Давным-давно случилась катастрофа. Школьный автобус потерял управление и рухнул в овраг. Выжил только я.

Воин задумался над моими словами, и я увидел, как в нем проснулась надежда:

— То есть ты должен был погибнуть?

— Но не погиб.

Он поглядел на «папу», отвернувшегося к стене.

— Если никто, кроме тебя, не пережил атаки Кассандры, — сказал страж, — то, похоже, ты единственный, кто может ее одолеть!