Черт продолжал держать створку одной рукой вообще без какого-либо напряжения и, странно улыбаясь, смотрел на меня, чтобы в итоге поинтересоваться:

— А что вы делаете?

— Дверь закрываю! — рявкнула я, уперевшись ногой в стену и продолжая свое правое дело — тянуть ручку на себя.

— Так вас же дома нет, — ехидно заметил Владлен Азаэрович, не испытавший ни малейшего дискомфорта от вовлеченности в процесс моей ноги.

Более того, он почему-то странным образом стал смотреть, собственно, туда, откуда ноги брали начало, и как-то даже про домового забыл.

Я еще раз, отчаянно пыхтя, потянула на себя дверь и только потом сообразила.

— А куда вы, собственно, смотрите? — возмутилась, мгновенно опуская ногу и натягивая юбку пониже.

— Уже никуда, — ничуть не смутившись, соврал подлый развратный декан чертового факультета. — Так, говорите, вас дома нет?

— Именно так, — уперев руки в бока, ответила я.

— Хм… — Черт, а он был на земле, а дверь-то — она метра на полтора от земли будет, еще раз оглядел меня с ног до головы и поинтересовался: — А когда вернетесь?

— Куда вернемся? — не поняла я.

— Домой, — зло пояснил черт.

И поскольку лицо его опять приняло зверское выражение, я не задумываясь ответила:

— Никогда!

— Это как? — вновь удивился декан. — Знаете, удивительное дело, и дома вас нет, и возвращаться вы не планируете…

— А чему удивляться?! — воскликнула я. — Вы бы на себя в зеркало взглянули, тоже бы возвращаться домой отказались!

У черта медленно, но верно и яростно сузились глаза.

— Беги, Стаська, — сдавленно посоветовал домовой из-под стола. — Ты ж его смертельно оскорбила…

— Чем? — искренне не поняла я.

— Балаганом! — зло просветил Владлен Азаэрович.

На это я могла разве что заметить:

— Эм… — и предпринять отчаянную попытку в очередной раз закрыть дверь.

Руками вообще без толку было, и потому я уперлась двумя ногами в стену и потянула изо всех сил, и, может быть, даже получилось бы, если бы кое-кто не прошипел:

— Это уже переходит все границы!

Затем был треск, а после я повисла, держа дверь, причем висела я в паре сантиметров от зверской морды декана чертового факультета, который эту самую дверь держал на вытянутой руке.

— Мама! — прошептала перепуганная ведьмочка перед лицом разъяренного черта.

У декана заметно дернулся глаз, после чего он — декан, а не глаз, — прошипел:

— Вы что там пили, Григорьева?!

— Чай, — чувствуя, как слабеют пальцы, ответила я.

— Какой чай? — прорычал Владлен Азаэрович.

— Малиновый.

— Да? — Меня медленно поставили на землю, и как только туфли коснулись твердой почвы, я разжала пальцы, отпуская дверь.

Последнюю мгновенно отшвырнули, и та разбилась на щепки о дерево метрах в десяти от нас. Одно могу сказать точно — восстановлению она уже не подлежала.

— Никодим, — прорычал черт, — ты малину откуда взял, сволочь?

Из-под стола донеслось сдавленное:

— Так в лесу, почитай, и нетушки…

— Откуда?! — заорал черт так, что у домового все оставшиеся картины рухнули на пол.

И едва стих звон стекла, раздался тоненький, дрожащий голосок:

— У… у… у феек, которые… это… феячат потихонечку…

Несколько секунд черт молча смотрел в небо. Молча, внимательно, обреченно даже, потом тихо, но как-то очень четко и слышно произнес:

— Никодим, я не буду тебя убивать, не буду, поверь.

— Правда? — шепотом спросил домовой.

— Правда, — выдохнул Владлен Азаэрович. — Просто, мать твою, руки-ноги повыдергиваю и в ж… — Тут декан заметил мой шокированный до предела взгляд и гораздо спокойнее добавил: — И в пасть засуну.

— Ух ты, — восторженно протянула я, с восхищением глядя на черта, — какой вы грозный…

— Что? — вмиг осип декан чертового факультета.

Но в этот момент мои загребущие ручки уже обвивали его талию, вздымающаяся грудь притискивалась к его груди, а губы шептали прямо в зверскую морду:

— Такой мужчина… Такой грубый… Такой зло-о-ой… Злодеюшечка ты моя… Гневушечка. Зломордушка осерчавшая…

Внутренний голос медленно обалдевал от моего поведения, я и сама была в шоке, хуже того, в ауте, и тут Владлен Азаэрович прошипел:

— Нет, Никодим, все-таки урою, падла.

После чего схватил меня за руку и потащил куда-то, невзирая на мои попытки сопротивления, и метлу, которая грустно потащилась следом. Да что там метла, самой вдруг так тошно стало, и, размазывая слезы по лицу, я вдруг как завою: