Самая острая угроза в этом направлении исходила как раз от Александра Гельфанда. Во всяком случае он в эти недели пытался на свой страх и риск, выступая в двойной роли влиятельного представителя германской социал-демократии и посредника по связям с российскими революционерами, установить личные контакты между обеими партиями. Так, ему удалось убедить вождей социал-демократического большинства в рейхстаге обменяться официальными телеграммами с выражением солидарности с петроградским советским правительством и в декабре уговорить Филиппа Шейдемана отправиться в Стокгольм для переговоров с представителями большевиков. Главной их целью, вероятно, были новые шаги к созыву социалистической конференции по вопросу о заключении мира.

Парвус в первые недели эйфории от сознания власти всецело предоставил себя в распоряжение большевистского зарубежного представительства в Стокгольме и действовал — наряду с Радеком, Воровским и Ганецким — почти как четвертый член коллегии. Никто не знал, что через Радека, который в конце ноября уехал в Петроград, он направил Ленину личное прошение о возможности своего возвращения в Россию. Однако, когда Паке 15 декабря пришел на завтрак к Рищтеру с Парвусом, Шейдеманом и германо-шведским профсоюзным деятелем Вильгельмом Янсоном (втянутым в сеть секретных контактов), Рицлер уже незаметно перечеркнул завязавшиеся было отношения между большевиками и социал-демократами. Шейдемана нельзя было уговорить ни на поддержку проекта новой социалистической мирной конференции, ни на перенос переговоров из Бреста в Стокгольм.

Широкомасштабные политико-стратегические планы Парвуса-Гельфанда — конечные цели которых, весьма вероятно, ему самому не были ясны — превзошли тем временем все расчеты как большевиков, так и германских социал-демократов или германского правительства. С характерной для него дерзостью он собирался создать собственную наднациональную организацию, которая носила бы как политический, так и публицистический, как разведывательный, так и коммерческий характер. Она должна была служить инструментом германско-русской мировой революции, движимой, как полагал Парвус, закономерностями социально-экономического развития и геополитических условий.

В данном контексте следует рассматривать тот факт, что Парвус во время встречи 15 декабря спросил Паке о его планах на будущее и, когда тот высказал пожелание как можно скорее оказаться в захваченном большевиками Петрограде, тут же задал ему вопрос, не собирается ли Паке написать об этом книгу [57] . Все знали, что в издательствах Парвуса высокие гонорары. Паке проявил заинтересованность {275} . На следующей встрече 12 января Парвус в общих чертах раскрыл ему свой план: «основание кр[упного] западно-восточного] телеграфного агентства». Паке предстояло отправиться не в Петроград, а сначала в Киев и Одессу, и оттуда слать свои корреспонденции {276} .

В записке Брокдорфа-Ранцау, написанной в конце декабря 1917 г., этот проект Гельфанда назван «информационной организацией с большим размахом», которая должна была работать как внутри России, так и вне ее: «Он [Парвус] задумал создать центр в Берлине для этого “Всеобщего пресс-бюро”, а затем организовать его филиалы в Стокгольме и Копенгагене. Он потребовал для этого четыре миллиона марок, заявив, что за эти деньги он сможет получать со всей России вплоть до Тихого океана надежные сведения, которые он, чтобы противостоять тенденциозным сообщениям Антанты, будет распространять по всему миру»{277}.

Однако, согласно планам Парвуса, этой организации надлежало действовать прежде всего в самой России. Начало было положено в декабре выпуском неожиданно возникшего журнала «Извне», первые номера которого содержали исключительно материалы, написанные самим Парвусом: их цель, как он объяснил Рицлеру, заключалась в том, чтобы «создать себе — минуя Ленина и Троцкого, а иногда и выступая против них — с помощью “унтер-офицеров” сильную позицию в России». Рицлер решительно поддержал этот проект, поскольку он был на руку его собственным замыслам. В конце концов, полагал он, может получиться так, «что нам вскоре будет выгодно найти для нашей организации в России более широкую базу поддержки, чем ленинская». И в этих целях Парвус (к которому Рицлер в остальном относился довольно скептически и не сближался с ним) «безусловно» необходим{278}. Требование четырех миллионов марок было в течение нескольких дней одобрено германским правительством.

Щедрость и быстрота предоставления дотации наверняка во многом связаны с тем обстоятельством, что отношение Парвуса к большевистскому правительству, как он заявил Министерству иностранных дел и Брокдорфу-Ранцау, претерпело изменение в отрицательную сторону. Он, однако, ничего не сказал о личной подоплеке этой метаморфозы: дело было в том, что Радек сообщил ему о решительном отказе в разрешении вернуться в Россию. Партия большевиков не может допустить, велел передать Ленин, чтобы за «дело революции» брались «грязными руками» [58] . {279}

Оскорбительная формулировка едва ли была случайной: Ленин внутри партии все еще отбивался от критики в адрес своего доверенного лица Фюрстенберга-Ганецкого, замешанного в связях с Парвусом^ да и вообще — не только в стане противников, но и в рядах союзников, левых эсеров, все громче звучал предъявлявшийся большевикам упрек в том, что они состоят «на службе германского империализма». Кроме того, Ленину наверняка было известно, что Парвус собирался вернуться не как частное лицо и лояльный член партии, но как соратник и солидный соперник, который благодаря своим средствам, связям и талантам мог бы собрать вокруг себя новую демократическую социалистическую оппозицию.