Так, наша літаратура зрабілася ўжо сталай літаратурай Еўропы, і шмат чым у ёй мы можам ганарыцца па праву. Асабліва калі азірнуцца назад. Але ж мы павінны яшчэ час ад часу пазіраць наперад і азірацца па баках, як слушна даводзіў Алесь Адамовіч, мець прывычку суадносіць зробленае з тым, што ў гэтай галіне робіцца ў свеце. На жаль ці на шчасце, жывём не на хутары, а Зямля, як аказалася, кволы маленькі шарык — не болей.

Мы многае ўмеем, умельства наша ў пэўным сэнсе можа параўнацца з высокім артыстызмам класікаў. Часам возьмеш у рукі кніжку, з густам ці не дужа аздобленую выдавецтвам, і не можаш не падзівіцца, разгарнуўшы на любым месцы. Такое майстэрства! Такія апісанні! Тры старонкі і ніводнага абзаца — сплашняк, думка за думкай, слова за слова так і чапляецца, лес, джунглі самых маляўнічых дэталей. А мова! Такое багацце, што вочы разбягаюцца, і без спецыяльнага слоўніка беларусу цяжка зразумець, аб чым гаворка. Дзе ўсё гэта сабраў дбайны аўтар — усе гэтыя замшэлыя слоўцы, сумніцельнага густу выразы, якія далей за вясковым выганам ніхто зразумець не можа. Але ж кніжка выдадзена не для адной вёскі. Хто і як будзе яе чытаць?

Гаворачы пра мову, нельга не сказаць тут, што і шэрая, невыразная наша канцылярская мова, мова многіх нашых газет ды і часопісаў, — таксама бяда, гэта агульнавядома. Але сёння ўжо можна падумаць: ці не аднолькавай бядой з’яўляюцца абедзве гэтыя крайнасці — пазбаўленае густу і меры захапленне дыялектызмамі, пакарабачанымі, без жаднай патрэбы перайначанымі слоўцамі, моўнымі калекамі і прыдумкамі, таксама як і шэрая казёншчына мовы — яны аднолькава аддаляюць нашу літаратуру ад яе чытача — народа. Такая мова аднолькава незразумелая і чужая і для горада і для вёскі. Лексічная яе манернасць, снабісцкая гульня ў моўны прымітывізм, жаданне здзівіць нечуваным цягам часу ператварае яе ў зусім папяровую з’яву, латынь з абмежаваным колам ужытку. Канешне, кожны аўтар мае права на пошук у сваёй галіне, але што датычыцца літаратурнай мовы, дык лепш бы турбавацца пра яе развіццё, рух наперад, у заўтрашні дзень на аснове сучаснага жыцця з яго новымі моўнымі патрэбамі і яго моўнымі заканамернасцямі, якія склаліся. У век НТР, нейтронных боегаловак і асваення космасу наўрад ці могуць задаволіць нашу мастацкую літаратуру, журналістыку, публіцыстыку няхай сабе самыя сакавітыя выразы якойнебудзь гаманкой бабкі з Палесся або Бабруйшчыны. Канешне ж, можна з вялікай асалодай слухаць такую бабку, але строй яе мовы не шмат дасць, калі справа заходзіць аб выяўленні ўнутранага свету і вытворчых клопатаў яе гараджаніна-ўнука, які працуе хоць бы на тым жа аб’яднанні «Інтэграл».

Між тым у нашай літаратуры ёсць выдатныя прыклады высокага густу ў галіне мовы, прыгоднай для самых розных стылёвых мэт — і мастацкай літаратуры, і публіцыстыкі, і нашага справаводства. Дрэнна толькі, што лепшыя здабыткі нашых пісьменнікаў-стылістаў застаюцца прыватнай іх прывілеяй, не распаўсюджваюцца, не пераймаюцца, амаль не вывучаюцца. А шкада. Нават стылістыка Купалы і Коласа не стала, на жаль, эталонам для ўсеагульнага карыстання, хоць менавіта яна па праву ляжыць у падмурку сучаснай беларускай літаратурнай мовы.

— Пройдя через огонь войны не в переносном, а в буквальном смысле слова, что вы, Василь Владимирович, считаете для себя, писателя, главным?

— Что-то одно главное определить непросто. Литература отражает все стороны человеческого бытия, и все они важны. И все же есть в литературе о войне аспект, который привлекает мое внимание особенно. Это поведение человека в условиях военной опасности, границы его душевной прочности. Что он может в обстоятельствах, когда физические возможности в борьбе за жизнь исчерпаны? Каким располагает резервом сил, чтобы все-таки остаться достойным звания человека? Считаю, что этот резерв — в его нравственных началах. Вот я и исследую эти начала, насколько возможно их исследовать средствами художественной литературы.

— На мой взгляд, наиболее выразительно, остро, беспощадно проводите вы такое исследование в «Сотникове». Как появился замысел, что подтолкнуло вашу фантазию, как зародились и ожили эти антиподы — Сотников и Рыбак?

— На фронтовых дорогах мне довелось встретить бывшего командира батальона, который считался у нас погибшим и был посмертно представлен к высокой награде. Последний бой этого комбата действительно был тяжелым и геройским. Но в нем он не погиб, а раненым попал в плен. В плену же испытания не выдержал…

Мне показалось, что история падения комбата может наполнить своим содержанием один из образов задуманной повести. Но по логике, в которой нелегко разобраться и автору, внешними чертами того разжалованного офицера я наделил Сотникова, а поступки его, так сказать, нутро отдал Рыбаку. В результате и выстроилась композиция Рыбак — Сотников, на которой держится повесть.

— В творчестве своем вы долгое время опирались на то, что видели, на свой трудный опыт фронтовика. Опыта же партизанского в вашей жизни не было. А между тем в последние годы герои ваши нередко — партизаны, подпольщики…

— После войны я несколько лет жил за пределами Белоруссии. А когда возвратился в родные места, то услышал многое, что открыло мне до того неведомую сторону войны, и не смог удержаться, чтобы нe попытаться написать об этом. Но решился на это не сразу, со временем, потому что есть у нас писатели с личным партизанским прошлым, лучше знающие жизнь народа и борьбу в тылу врага в годы Великой Отечественной. Тем не менее материала партизанского, доселе нетронутого материала — героического, драматического, трагического — в Белоруссии так много, что хватит на всех и надолго. А жертвы, которые понесла Белоруссия в борьбе с фашизмом, ее мужество просто обязывают не оставлять этой темы, разрабатывать ее еще глубже, настойчивее, разностороннее.

— Вам, Василь Владимирович, наверное, много пишут?

— Да, писем от читателей приходит немало. Особенно вскоре после того, как напечатана новая повесть. Пишут разные люди из разных мест. Пишут ветераны, участники войны. Пишут молодые. Немало среди пишущих тех, кто является основным читателем «Социалистической индустрии», — рабочих, инженеров…

Особенное внимание обращаю на письма молодых — тех, кто под влиянием прочитанного, в частности, книг о войне, задумывается над важными вопросами жизни, просит в чемто дать совет.