Умер Даламбер только годом раньше Дидро — в 1783-м.

Полное имя гражданина литературной республики Гольбаха звучало так: Поль Анри Тири (Пауль Генрих Дитрих) Гольбах, барон де Шесс, сеньор Ланда, Вольберга и других мест.

Он не был ни сыном ножовых дел мастера, как Дидро, ни сыном часовщика, как Руссо, ни незаконнорожденным, как Даламбер. И, однако, эта титулованная персона, богач сделал для материализма и социальной философии, подготовивших революцию, больше многих выходцев из третьего сословия, а в разоблачении религии не только оставил вопреки общепринятому мнению далеко позади Вольтера, но пошел дальше всех своих современников.

Родившись в Гейдельберге в 1723-м, он был моложе и Дидро и Даламбера. Немец по происхождению, он получил образование сперва во Франции, а затем в Нидерландах, в Лейденском университете. В конце сороковых годов поселился в Париже, на французской почве завершив свое духовное развитие и до самого конца жизни не покидая своей второй родины.

Аббат-вольнодумец Гальяни, итальянский дипломат, экономист, не менее прославившийся своими остроумными побасенками, прозвал его метрдотелем философии. Барон и в самом деле давал обеды для друзей-энциклопедистов в своем парижском особняке на улице Рояль-Сен-Рош, и они постоянно гащивали в имении его тещи Гранвале. Но прозвище имело и более глубокий смысл: барон был метрдотелем и духовной кухни «Энциклопедии».

С полным правом можно его назвать и ее библиотекарем, библиографом и ученым консультантом. «Какие бы системы ни породило мое воображение, — говаривал Дидро, — я уверен, что мой друг Гольбах подберет к ним факты и аргументы». Его дом на улице Рояль-Сен-Рош справедливо называли «вспомогательной конторой «Энциклопедии».

Барон был энциклопедистом из энциклопедистов, просветителем из просветителей. Соредактор Гримма по рукописному журналу «Корреспонденция» Мейстер писал о нем: «Я не встречал человека более ученого и универсально образованного. Никто не передавал другим свои знания с меньшей амбицией». Это в равной мере справедливо и по отношению к легальным статьям Гольбаха для «Энциклопедии» и к «Карманному богословию» — антирелигиозному памфлету, понятному самому неподготовленному читателю, и к советам и справкам, которые Гольбах давал друзьям.

Барона можно назвать и хранителем музея «Энциклопедии»: у него была интереснейшая коллекция естественно-исторических курьезов, превосходная картинная галерея, а по воскресеньям он давал обеды для художников.

Внешность и манеры барона соответствовали его уму и таланту. Даже длинный нос и густые брови не портили его, а только придавали правильным чертам лица естественную прелесть.

Столько же естественной прелести было в его манере держаться.

«Наш барон был неподражаемо весел, — писал Дидро 10 мая 1759 года Софи Волан. — Представьте себе сатира, веселого, остроумного, непристойного и нервного, среди группы целомудренных, вялых и изнеженных людей. Таким он был среди нас».

Это не значит, что таким барон был всегда. Мы встретим и совсем иные отзывы у Дидро, нередко досадовавшего на своего друга. Но люди не часы, они не могут всегда показывать одно и то же время суток, и само время не могло не изменить Гольбаха, как изменяет оно всех.

У барона было шестьдесят тысяч ливров годового дохода. Но никто так благородно не пользовался своим богатством. Он говорил Гельвецию: «Вы поссорились со всеми, кому оказали услугу. Я сохранил всех моих друзей». И говорил чистую правду. Аристократ и богач, он был удивительно демократичен не только по своим убеждениям, но и по своей натуре.

«Человек наиболее просто простой», — говорила о нем баронесса Гольбах. (После смерти первой жены, урожденной Дэн, он женился на ее сестре, по-французски Шарлотте, или, на немецкий лад, Каролине.)

Вот случай, как нельзя лучше характеризующий барона. Прочтем о нем в письме Дидро из Гранваля. «Последние известия, полученные нами из Парижа, встревожили барона. У него имеются значительные суммы, помещенные в королевских бумагах… «Послушайте, жена моя, — сказал он своей супруге, — если так будет продолжаться, я ликвидирую все наше имущество, куплю вам красивый плащ и хорошенький зонтик, и мы всю жизнь нашу будем благодарить мосье де Силуэтт (главного контролера. — А. А.) за то, что он избавил нас от лошадей, лакеев, кучеров, горничных, поваров, званых обедов, фальшивых друзей, докучливых посетителей и прочих привилегий богатства».

Были у него и слабости. Современники замечали, что он любил посудачить. Дидро подшучивал над склонностью барона читать всем свои произведения, жаловался на его мучительный характер, называл его странным существом, огорчался тем, что этот человек, у которого, казалось бы, имелось все, чтобы быть счастливым, постоянно страдал.

Дидро рассказывает о впечатлениях, вынесенных Гольбахом из путешествия в Англию. Он сам изменил свое отношение к ней со времен Габриель Бабюти. «…когда барон туда уезжал, у него было предубеждение против этой страны; он встретил там наилюбезнейший прием', пользовался превосходным здоровьем и тем не менее остался недоволен; не понравился ему край; он нашел его ни столь населенным, ни столь возделанным, как говорили; не понравились здания, почти все старинные и необычной архитектуры, не понравились сады, в которых чрезмерное подражание природе не лучше однообразной искусственной симметрии; не понравились безвкусица, с какой в прекрасном дворце нагромождены в одну кучу и превосходные, и хорошие, и плохие, и отвратительные вещи…

Не понравились развлечения, похожие на религиозные обряды; не понравились люди, чьи лица не выражают ни доверия, ни веселости, ни общительности и как будто спрашивают у вас, что между нами общего?.. Не понравились дружеские обеды, где каждый занимает место по рангу, где гости соблюдают чинность и церемонии, не понравились и обеды на постоялых дворах, где подают хорошо и быстро, но не ласково».

Единственное, что он похвалил, — это удобство передвижения…

«Во время путешествия по Англии барон весьма приохотился к жизни во Франции; он сознался нам, что каждую минуту ловил себя на мысли о Париже».