Вдали паслись животные. Один олень поднял голову, увенчанную рогами, сверкающими так, как будто они были покрыты серебром. Олень был больше тех, что мы видели в долинах у побережья, и шерсть их была светлее — серебряно-серая, с тёмными полосками у передних ног.

Он издал предупреждающий крик и сильным прыжком исчез в высокой траве. Но тут же из травы вылетело покрытое серебристой шерстью тело. Это мог быть только Гру. Он обрушился на небольшого оленя и убил его одним ударом страшной лапы.

Когда мы подошли к коту, он жадно слизывал кровь и зарычал при виде нас.

Олень попался довольно мясистый, и мне тут же захотелось отрезать от него кусок, развести костер и поджарить его. Это скрасило бы нашу скудную пищу во время путешествия. Однако мне совсем не хотелось вступать в конфликт с Гру относительно его добычи.

Пока я колебался, Гатея прошла вперёд, и кот позволил ей подойти. Она наклонилась и положила руку на голову мёртвого оленя между его золотистых рогов. Затем она громко сказала:

— Слава Великому Богу лугов. Благодарим его за четвероногих, которых мы можем есть. Нельзя отказываться от того, что дано нам.

Гру поднял голову и прорычал, как бы присоединяясь к её хвале. Она повернулась и махнула мне рукой. Я подошёл и отрезал столько, сколько мы смогли съесть за вечер, оставив остальное Гру. Обрезав сучья под ближайшими деревьями и соорудив костер, я даже не старался спрятать его, так как был уверен, что ночь не принесёт нам опасностей.

Гатея достала из своего мешка небольшой свёрток и, развернув его, осторожно высыпала на ладонь какие-то зёрнышки. Она держала их очень аккуратно, боясь выронить, а затем резким движением кинула в костёр. Пламя вспыхнуло ярко-голубым цветом и окуталось дымом. В воздухе запахло травой, но я не был искушён в этом и не смог бы назвать, что это за запах.

Бросив пустой свёрток на колени, Гатея наклонилась вперёд и принялась движениями рук раздувать дым, и тот, повинуясь её жестам, поплыл сначала на юг, затем на север, восток и, наконец, на запад. Затем она подняла сук, очищенный от листьев, который нашла, когда я собирал сучья для костра, и стала водить им над дымом.

Потом она поднялась на ноги, пошла вокруг костра и начала делать на земле какие-то заметки. Она начертила круг и возле него зигзаги. Получилось нечто вроде звезды. На каждый луч звезды Гатея капнула кровью убитого оленя и посыпала какой-то трухи, похожей на сушёные и измельчённые листья. После этого она вернулась к костру и села, подняв свой сук как знамя — только на нём не трепыхалась ткань.

Я не задавал вопросов, так как за время нашего пути привык к такому положению. Она вела себя так, словно я по её мнению был туп и необразован, и по сравнению с ней ничто. Итак, я молча принял все её ритуальные действия, с помощью которых девушка обезопасила нас, хотя я был уверен, что в этой зелёной спокойной стране нам ничто угрожать не может. Впрочем, это всего лишь доказывает, что я был слеп и не замечал ловушек, которые окружали нас.

Надвигалась ночь. Я наблюдал за спускающимся солнцем и смотрел на линию гор на горизонте, которые ещё больше выделялись своими зазубренными вершинами на фоне закатного неба.

Гатея молчала, я тоже. Хотя меня немало удивил Гру, с рёвом выскочивший откуда-то и тоже севший у костра, как бы ища убежища возле него.

Я нарезал мясо на куски и, насадив их на сук, закрепил над огнём, чтобы оно поджаривалось. Капли сока с шипением падали в костёр. В воздухе распространился аппетитный запах, и рот у меня наполнился слюной. Я нетерпеливо поворачивал куски, чтобы они быстрее прожарились. Всё это вернуло меня в те счастливые дни, когда мы оставались ещё в том мире. Правда, помнил я всё очень смутно, как сквозь влажный туман.

Наконец я протянул своей спутнице готовый кусок, а сам взял другой и начал вертеть его, чтобы чуть-чуть остудить. Гатея взяла мясо с таким видом, как будто оно её вовсе не интересовало.

Сначала мне показалось, что она изучает стену гор, но затем я понял, что её внимание направлено на что-то более близкое. Насколько я мог судить, в долине всё было спокойно, лишь кое-где проскакивали олени. Даже птиц не было видно в вечернем небе.

Но я снова удержался от расспросов и стал кусать мясо с жадностью, которую знает каждый, кто много времени питался лишь чёрствым хлебом. Гру лежал у костра. Глаза его были полузакрыты, он изредка облизывался, и если что-то и двигалось в долине, то Гру до этого не было никакого дела.

Когда солнце скрылось за горизонтом, сразу же стало темно. Небо тут же заволокли чёрные тучи. Я решил, что надвигается буря и подумал, что неплохо было бы где-нибудь укрыться. Хотя бы под теми деревьями, где я собирал сучья для костра. Я уже приготовился сказать это, как вдруг увидел, что Гатея вся напряглась. Голова Гру тоже поднялась. Он смотрел широко раскрытыми глазами на запад, в ночь.

В ночи не было слышно пения, не было видно колеблющихся серебряных теней. То, что приближалось к нам, не демонстрировало себя — оно двигалось на мягких лапах, если это были лапы — двигалось через равнину.