— Ты с помощью крови сделала защитный круг.

— Я же сказала, что кровь — это жизнь, и с её помощью можно сотворить противодействующее заклинание. Теперь…

Её посох поднялся, как меч. Те, что были, вернулись вновь. Они снова давили на круг, стремясь прорвать его. Мы не могли видеть их, только чувствовали.

Дважды руки-лапы просовывались в круг в том месте, где был воткнут мой кинжал, но что-то отбрасывало их назад. Я ощущал вокруг себя жар гнева. Он как огонь обжигал мозг. Что-то тёмное, жуткое и страшное старалось пробиться к нам, оно давало нам понять, какие муки ждут нас, когда оно проберётся в звезду.

Гру поднялся, запрокинул голову и страшно зарычал, зарычал так, что у меня зазвенело в голове. И тут… Я сначала подумал, что слышу эхо его крика, но затем услышал подобный рёв, пришедший издалека. Я уже слышал раньше такой рёв, но никогда так ясно и отчётливо. Это был рёв рога лорда. Предупреждающий рёв на границе с его соседом — врагом.

Лорд этой страны услышал рёв Гру и из черноты ночи пришёл ответ — лорд ответил на вызов.

В третий раз прозвучал рог. Я был уверен, что кроме него слышу и другие звуки — что-то вроде рычания, несомненно производимого каким-то зверем. Гру ответил со всей свирепостью. Он рвал когтями лап землю — так желал вырваться на свободу и броситься на врага во мраке. Гатея шагнула к нему и положила успокаивающую руку на голову кота. Гру взглянул на неё, показав язык и обнажив зубы в улыбке.

Хотя рог больше не звучат, я увидел во мраке вспышку света и услышал грохот, как будто кто-то потрясал молнией как оружием. Мрак был таким густым, что молния вспыхнула и исчезла, а я не успел рассмотреть ничего вокруг. Молния ударила снова и затем ещё раз. Это было похоже на приближающуюся стаю хищников.

Я не мог видеть, но мог ощущать. То, что осаждало нас за пределами круга, тоже съёживалось от страха при приближении того, что сверкало молниями и гремело громом. Затем Гатея взяла свой посох. Она осмотрелась вокруг, подняла его и начала выписывать концом какие-то символы.

Они появились и заколыхались в воздухе, опускаясь и поднимаясь — зелёные… и в то же время голубые — как волны, бьющиеся о каменистые берега. Затем они разлетелись, как птицы, выпущенные на волю, но не погасли, а собрались у границ нашего круга и неподвижно зависли.

Я не услышал злобного рёва, но почувствовал, как жгучий гнев ударил меня. Но затем он исчез, как будто дверь открылась и закрылась. То, что стремилось добраться до нас и уничтожить, теперь исчезло из этого мира.

Мы услышали шум в ночи, как будто те, что приближались, разделились. Одна часть направилась на север, а другая на юг. Затем и этот шум затих и наступила тишина. Я ощущал пустоту, через которую слышался только шум ветра, и ничего больше. Гру развалился на земле, опустив голову на лапу. Гатея с посохом в руке свернулась клубочком возле него, оставив мне место по другую сторону костра.

Девушка положила голову на плечо кота, как на подушку, и закрыла глаза, как будто ей — нам — нечего бояться. Но я продолжал сидеть, переживая то, что случилось этой ночью. Мне казалось, что с тех пор как я покинул долину Гарна, нет ещё раньше, с тех пор как впервые заглянул в Лунное Святилище, моя жизнь изменилась, я стал совсем другим. Я уже был не тот Эльрон, который проехал через Ворота, подданный лорда Гарна и не знающий ничего кроме своих обязанностей по обеспечению безопасности.

На меня, должно быть, очень сильно подействовал удар Гарна. Он не только нанёс мне телесную рану, но и поколебал верность клану. Однако теперь это уже не имело никакого значения. Я не только пришёл в страну, где никго из моего народа никогда не был, я попал в страну, где мог себе сказать: «Смотри, ты — лишённый рода, и тем не менее ты — человек, ты идёшь навстречу опасностям и смело смотришь в неизведанное».

Но всё же не моё искусство спасало нас. Это я должен был признать. Талант Гатей снова и снова вставал между нами и катастрофой. Такое признание мне было сделать не очень приятно — и не легко.

Возможно, это было обусловлено тем, что до этого я имел дело только с нашими женщинами, которые занимались исключительно хозяйством, а Гатея, я инстинктивно чувствовал это, презирала их занятия. Она была совсем не похожа на наших женщин. Я понял это с момента нашей первой встречи на море. Она никому бы не позволила сказать: это не твоя битва, отойди и дай мне защитить тебя, как это положено по древнему обычаю. Но я тем не менее ощущал стыд, что она руководит нашим путешествием.

Желание Гатей идти на запад, её намеки на то, что Инна каким-то образом забрала то, что принадлежит по праву Гатее, могущество, связанное с Лунным Святилищем — всё, что я принял, согласился с этим. Многое в этой стране приходилось принимать вслепую, с многим люди никогда не сталкивались, даже в балладах бардов не упоминалось о том, с чем пришлось здесь встретиться.

Я думал, кто же приходил ночью, чтобы помочь нам, спасти нас? Отозвался ли он на призыв Гатей? Или же он сам узнал, что злые силы осадили наш лагерь. Я чувствовал, что это не люди. Но почему я думаю об этом «он»? Весь мой жизненный опыт приучил меня к тому, что охота и битва — дело мужчин.