Элораби Салем Лейла
Шрифт:
Король назначил точную дату – 15 марта 1604 года. Еще до наступления долгожданного дня Григорий ходил белый как мел, руки его постоянно дрожали от волнения: кто знает, что может сулить встреча с Сигизмундом – признание его как сына Ивана Грозного или же отправка обратно на Русь в лапы Бориса Годунова? Константин Вишневецкий пытался ободрить молодого человека. Для этого он дал ему ключи от своей библиотеке, зная безумную страсть к чтению гостя. Сидя за книгами, Григорий на короткое время забывался, погружаясь в исторический мир древних народов. Будучи умным и любознательным человеком, он упоением читал о судьбах Халдейского, древнеперсидского, Ассирийского царствах. Не прошел он мимо и трудов древнегреческих философов, особенно Платона и Аристотеля. Впитывая дух величия царей древности, молодой человек окончательно внушил себе мысль о царском происхождении и завладении любым путем московского престола.
Братья Вишневецкие хлопотали над сбором. Им пришлось потратить немало собственных денег на портных, которые сшили царевичу удивительной красоты наряд, в котором тот должен будет предстать перед королем. Сапожник, один из лучших, смастерил Григорию сапоги на высоких каблуках с загнутыми носами, украшенные орнаментом из золотых нитей.
И вот наступил вечер 14 марта. Что сулил завтрашний день?
Король Сигизмунд III, восседая в роскошном кресле в кабинете, принимал у себя нунция Клавдия Рангони, итальянца по происхождению, который, будучи в Польше, был одним из ближайших советников короля.
– Святой отец, позвольте поговорить с вами, – учтиво проговорил король, усаживаясь в кресло и жестом показывая на стул напротив себя. Нунций сел и спросил:
– Ваше Величество говорит о царевиче Димитрии, сына Ивана Грозного?
– Так точно, вы угадали, – темные, выпуклые глаза Сигизмунда смотрели пристально и настороженно, под большим орлиным носом свисали редкие усы.
– Что же, отвечу, – Рангони мельком взглянул на распятие, стоящее на столе, затем перевел взгляд на короля и продолжил, – мне удалось не единожды встретиться с царевичем Димитрием у Константина Вишневецкого.
– Каков он из себя?
– Он молод, не больше двадцати трех лет, бритый, красивый, светлокожий, есть две бородавки – одна на носу под правым глазом, другая на лбу, у него длинные, белые руки, которые служат докозательством благородного происхождения; у него живой ум, и он обладает красноречием, в его походке и разговоре много благородства. Также, – тут нунций, понизив голос, сказал, – недавно он всеръез заинтересовался нашей святой католической церквью, он уже прочитал Библию на латинском языке и пообещал, что в скором времени перейдет из еретического греческого учения в истинную веру.
– А царевич, не смотря на молодой возраст, далеко не глуп, – заметил Сигизмунд и усмехнулся.
– Даже более того. Он разумен не по летам, обладает дальновидностью. Недаром он пообещал мне в случае поддержки привести всю Русь под власть Папы Римского.
– Ты смотри, каков претендент, а?! Но и вы, отец, не промах: никогда не упустите свой шанс в распространении католичества.
– Я лишь пекусь о заблудших душах, сын мой, – проговорил престыженный иезуит, – которые погрязли в скверне и неверии. Всем давно известно, что схизматики просто безбожные дикари, фанатики, язычники. Не только нам, но им будет на пользу принятие святой латинской веры, которая убережет их от адского пламени.
– Пути Господа неисповедимы, – ответил Сигизмунд и перекрестился.
На этом их разговор закончился. Рангони дал поцеловать Сигизмунду свою руку, после чего молитвой благословил его. Уже перед дверью, он вдруг обернулся и сказал:
– Ваше Величество, мы должны поддержать царевича Димитрия, настоящий он или же просто самозванец; это в наших же интересах.
– Я понял вас, святой отец, и постараюсь последовать вашему совету.
Вечером того же дня, пробираясь сквозь гулкие улочки Кракова, понаправлению к королевскому дворцу, шли закутанные в длинные черные плащи две фигуры, их головы были спрятаны под большими капюшонами, отбрасывающие тени на лица. Один из незнакомцев был высокий, грузный; другой много ниже ростом, подвижный, и судя по походке, молодой. Наконец, добравшись до тайной двери, высокая фигура постучала в нее. Дверь отворилась, незнакомец проговорил пароль, после чего следом за стражником направилась вместе с путником по длинному темному коридору, освещенного лишь одним факелом. Поднявшись по винтовой лестнице, фигуры остановились и скинули плащи – это были Григорий Отрепьев и Юрий Мнишек. Их проводили в залу, усадили за столик, угостив вином и фруктами, после чего попросили подождать.
– Волнуешься, царевич? – тихо спросил сандомирский воевода.
– Очень вельможный пан. Я боюсь, а вдруг король откажет мне в поддержки, тогда меня ждет плаха на Лобном месте в Москве. Годунов мстителен и коварен, он не простит мне покушение на трон.
– Не волнуйся, наш король поможет тебе, не в его интересах быть пособником узурпатора Годунова.
– Это точно. Узурпатор, вот он кто!
К ним подошел слуга и пригласил в кабинет Сигизмунда. Григорий снова побледнел, сердце бешено забилось в груди. Он стал считать свои шаги: один, два, три… Еще, еще, вот она, раписная дверь, за которой сидит тот, кто либо примет его с почестями, либо отправить восвояси. Нет, не должно случиться ничего плохого: большинство панов и иезуитов на его стороне, а Сигизмунд прислушивается к их мнению.
Дверь отворилась. Григорий, тяжело ступая, прошел в комнату, пол которой был застелен дорогим персидским ковром. Король Сигизмунд встал ему на встречу и, поприветствовав как равного, пригласил сесть с ним за стол. Юноша сглотнул слюну и покорно опустился в мягкое кресло, его голубые глаза пристально глядели в карие глаза короля. Юрий Мнишек торжественно проговорил здравицу Сигизмунду, после чего представил гостя.
– Так вы и есть царевич Димитрий, сын Ивана Грозного? – спросил король, а сам подумал: «То, что он никакой не царевич, ясно сразу, у того, судя по портретам, не было никаких бородавок, да и внешностью не выдался. А этот и красив, и умен, грамоте обучен, знает несколько языков – чем не претендент на московский престол?»