Наступила гробовая тишина. Никто не знал: простит ли царь неслыханную дерзость или же прикажет удалить послов. Все взоры снова обратились к тому, кто сейчас восседал на золотом троне. Григорий побелел, он сильнее сжал в ладонях знаки власти, желая запустить их в головы нахальным королевским посланцам, чьими устами твердил сам Сигизмунд. Еле сдерживая себя, он проговорил:

– Это вам король Речи Посполитой велел так сказать?

Николай и Александр склонили головы, сдерживая смех: такой молодой, а учить собрался. Вслух они произнесли:

– Если ты, князь Димитрий Иванович, сокрушишь Османскую империю, то весь мир падет к твоим ногам, все короли Европы придут сюда, дабы поклониться тебе и назвать Императором всего христианского мира.

– Я сокрушу басурман, чего бы мне этого ни стоило, – воскликнул Григорий и стукнул каблуком по мраморной ступени. Его голос эхом отозвался по дворцу.

– Мы не сомневаемся в твоей силе и мощи, великий князь, – с поклоном ответили послы, за ними, дабы сгладить ситуацию, поклонились все поляки и бояре.

Царь ликовал, видя склоненные спины вассалов и гостей. Румянец снова окрасил его худощавые, бритые щеки, он успокоился и уже ровным голосом проговорил:

– Я благодарю короля Сигизмунда за присланные дары и поздравления. Передайте и от меня ему поклон. А теперь, – он встал, гордо рассправив плечи, – приглашаю всех к столу.

Начался пир. После пары кубок с вином гости развеселились, от волнения и напряжения не осталось и следа. Сам Григорий, окруженный боярами, весело смеялся, запросто вел беседы с родственниками Мнишеков и остальными собравшимися. Теперь он снова превратился в Григория Отрепьева – веселого, жизнерадостного молодого человека, сбросив личину грозного царя.

8 мая 1606 года состоялось торжественное восхождение на московский престол дочери сандомирского воеводы Марины Мнишек. Рано утром царские слуги приготовили все необходимое: подмели улицы, расстелили златотканные ковры от дворца до собора, по которым пойдет свадебная процессия, украсили бархатом и золотыми кистями опочевальню молодоженов, где они проведут первую брачную ночь, возлежа на шолковых подушках под великолепным балдахином.

Григорий стоял перед зеркалом и внимательно смотрел на свое отражение. Слуги надели на него свадебный наряд, умастили руки, шею и волосы благовонными маслами. Когда они ушли, он остался один, невольно залюбовавшись собой. Яркий румянец на щеках придал ему свежий вид, молодые голубые глаза, осененные длинными ресницами, смотрели радостно и беззаботно.

«Наконец-то, настал тот день, когда я скреплюсь узами брака с любимой», – подумал он, рассматривая большое обручальное кольцо, которые ему предстояло еще раз надеть на ее палец.

В комнату бесшумно зашел Иван Хворостинин. Лицо его, молодое, красивое, было бледным и испуганным, словно его вели на плаху. Григорий обернулся и, заметив его, с широкой улыбкой на устах спросил:

– Ты рад за меня?

Кравчей подошел к нему вплотную, его глаза горели доселе невиданным огнем, точно он хотел испепелить своим взором царя.

– Я могу отказаться от государя, но никогда не откажусь от любимого, – Иван взял в ладони лицо Григория и поцеловал его в губы.

– Это должно было случиться рано или поздно, – ответил царь, – но мы обязаны быть осторожными, дабы о нашей связи не узнал никто, в противном случае, ни мне, ни тебе не сносить головы.

– Прости меня. Наверное, я действительно сошел с ума.

– Не говори так, сердце мое. После церемонии все будет как и прежде, вот слово царя!

– Я люблю тебя. Ты, – юноша осмотрел его с ног до головы и тихо прошептал, – ты такой красивый. Разве кто-нибудь сравниться с тобой?

– Только если ты, – Григорий усмехнулся, его сердце гулко стучало в груди, готовое в любой момент вырваться наружу. Он прижал руки там, где оно билось и проговорил, – извини меня, Ваня, но мне пора…

Медленным тяжелым шагом царь направился к выходу, где его поджидали весь царский двор, вельможные паны, польские дамы, стрельцы, дворяне и многочисленный московский люд.

Две процессии: жениха и невесты, двигались в сторону соборной Успенской церкви, где и должно было состояться венчание. Царь, одетый по-императорски, в короне, в парчовом, расшитом жемчугом и сапфирами, небольшом армяке с широкими рукавами и высоким воротником. По правую руку от него, соблюдая принцип двух государств, шел посол Речи Посполитой Николай Олесницкий, с левой – конюший и боярин Михаил Нагой. Окружала их охрана, состоящая из немцев-алебардщиков. Впереди царя шагали бояре в парчовых армяках, с жемчужными ожерельями на шеях. За боярами шли командиры стрельцов, одетые в белоснежные одежды из бархата, несшие в руках секиры. Все они: и бояре, и командиры стрельцов имели на себе большие цепи с крестами.

За процессией Димитрия Ивановича шла Марина Мнишек, одетая в русское платье по лодыжки, украшенное жемчугом, обутая в подкованные червонные сапожки. Ее вели под руку отец Юрий Мнишек и княгиня Мстиславская – супруга князя Федора Ивановича Мстиславского. За царицей шли придворные польские дамы и четыре русских боярин.

Процессия жениха и невесты вошли в церковь. За ними внутрь собора отправились поляки, ведя на поводках борзых, что не понравилось москвичам, которые и так еле терпели присутствие ляхов на свадебной церемонии.