В финальной попытке помочь ей преодолеть ее амбивалентность участники, игравшие две полярные музыкальные композиции, окружили Анну кольцом звука. Музыка ее прошлого и музыка ее неизвестного будущего соединилась в какофонию звуковых и вербальных призывов. Анне предложили проложить путь за пределы этого круга. Была использована техника музыкального исключения с тем, чтобы Анна символически вырвалась из кольца амбивалентности своей жизни. Анна вырвалась из круга, и на какой-то момент показалось, что она стала более расслаблена и менее загружена. Нельзя было надеяться, что глубоко лежащие проблемы амбивалентности будут разрешены за одну сессию, но, по меньшей мере, Анна получила опыт борьбы с драматически преувеличенным выражением ее полярностей – возможность почувствовать эмоциональное воздействие вариантов ее выбора.

Еще одна в чем-то похожая сессия проводилась с Мэри, учительницей, у которой был конфликт в любовных отношениях, что, казалось, запускает амбивалентность ее чувств. Хотя она имела сознательное желание любить и быть любимой и одобряла чувства к ней своего любовника, но принять свое ответное чувство любви ей не удавалось. Такая амбивалентность – желание любить и быть любимой и в то же время неспособность принять любовь, которая ей предлагается, – проявилась в сессии как состояние одновременного символического присутствия и на небесах, и в аду.

В этой сессии директор настоял на том, чтобы Мэри встретилась с обеими сторонами своей амбивалентности и попыталась принять решение, выбрав одно из двух направлений. Мэри выбрала двух участников – вспомогательных «я»: «ангела» и «дьявола», которые представляли ад и рай в ее амбивалентности, и разделила участников группы по принадлежности к этим сферам. Она выделила диалоги отдельно с ангелом и с дьяволом, и каждый из них пытался убедить ее в преимуществах своей области влияния. Каждое вспомогательное «я» получило поддержку подходящей импровизационной музыки, которую Мэри помогла создать: мирная музыка для ангелов и беспорядочная, наполненная конфликтами музыка для ада. Наконец, и «ангел», и «дьявол» начали одновременно соблазнять ее под аккомпанемент их совершенно различной музыки. Динамику амбивалентности Мэри трудно было передать более драматично и сильно, чем этим хаосом звука. В итоге Мэри сделала выбор и попыталась принять мирную любовь, а позднее сказала, что музыкальная презентация ее чувств усилила осознание глубины ее конфликтов в этой области жизни.

Психодраматические сессии Анны и Мэри стали показательным примером того, какие ловушки амбивалентности могут быть у протагонистов и как эффективно могут совмещаться музыка и психодрама для драматизации внутренних расщеплений и таким образом стимулировать протагониста разрушать выстроенные им внутренние барьеры. Вне зависимости от того, сможет ли Анна впоследствии установить более счастливые отношения, научится ли Мэри принимать дар любви, посредством психодрамы они испытали новые возможности, которые, будем надеяться, приведут их к лучшему жизненному пути.

При разогреве для роли протагониста Регина исполнила полную решимости импровизационную композицию на ксилофоне, которая, казалось, отражает ясное чувство направления и потребность в проработке некоторых давящих на нее проблем. Регина испытывала двойственность в конфликтах взаимоотношений, в данном случае в конфликте между настоящими супружескими отношениями, которые характеризовались стабильностью (хотя им явно недоставало ощущения игры и спонтанности), и другими отношениями (которые остались в прошлом, но все еще преследовали ее в воспоминаниях), которые были полны игривости и детской радости, чего ей сейчас очень не хватало. Полярности отношений в жизни Регины отражали ее собственное внутреннее разделение: ее ответственную и стабильную сторону, конфликтующую с долго сдерживаемой потребностью выразить игривость и детскую непосредственность.

Поскольку Регина выглядела совершенно «взрослой», я попросил ее в психодраме регрессировать и заново пережить свое рождение. В этом новом рождении она была вольна выбрать любую пару родителей и условия детства на свое усмотрение. Она выбрала двух очень любящих родителей, которые постоянно занимались с ней и поддерживали ее чувство игры. Это в корне отличалось от поведения ее настоящих родителей, которые привили ей очень сильное чувство «правильного поведения». Эта сцена нового рождения сопровождалась импровизационной музыкой, исполняемой группой, исключительно нежной, что усиливало магию и живость этого особенного момента.

В последующей сцене, уже в роли ребенка постарше, родители Регины устроили для нее вечеринку. Пригласили группу детей, и в этой счастливой ситуации Регина была в центре всеобщей любви в атмосфере смеха, развлечений и игры. Все это воспринималась как должное.

Регина наслаждалась каждой секундой этой сцены. В игре она раскрывала такие качества, которые мы еще не замечали у ее взрослой персоны. Однако я не хотел, чтобы она слишком увлекалась фантастической ситуацией, которой не могло быть в условиях ее реальной жизни. Соответственно, мы вмешались в мир ее детства и предложили ей снова повзрослеть, оказавшись в реальном мире, и принять взрослое решение: продолжать жить стабильной жизнью без радости или, рискнув, совершить шаг в неизвестное и получить шанс обрести новые отношения, которые, может быть, дадут ей возможность выразить своего потерянного внутреннего ребенка и насладиться этим состоянием. И хотя Регина, играя счастливое дитя, позитивно трансформировала свою личность, однако в настоящий момент она выбрала в реальной жизни остаться в прежней ситуации, которая удовлетворяла ее лишь частично. Но на самом деле настоящая психодрама для протагониста только начинается после того, как формальная сессия закончена, когда он начинает действовать под воздействием приобретенного осознания своих ролей в реальной жизни, которые были выявлены в психодраматическом опыте. Многое из того, что случилось с Региной на сессии, созреет и найдет активное проявление в ее дальнейших действиях.

Бриджит – молодая женщина, участница той же психодраматической группы, что и Регина. Бриджит жаловалась, что мужчина, с которым у нее были романтические отношения, как ей казалось, не способен по-настоящему общаться с ней. Она выбрала вспомогательное «я» на роль этого мужчины и, получив указания сконструировать сцену, посадила его на пол в депрессивной позе. При обмене ролями с протагонистом ее возлюбленный Доменико был пассивен и апатичен – так Бриджит изображала его. Однако, когда она начинала разговаривать с ним в своей роли, она была способна к общению не лучше, чем он. Казалось, оба они поддерживали друг друга в созависимых апатичных ролях. Изменить такой стиль общения, казалось, невозможно, и я попросил Бриджит выразить ее чувства к Доменико при помощи импровизации на ксилофоне как замещение ее повторяющегося словесного выражения. Моя надежда заключалась в том, что музыкальное обращение к Доменико может раскрыть новую грань ее чувств и переведет сессию на другое, возможно более продуктивное, направление. Чтобы помочь Бриджит преодолеть ее сдержанность, участники группы на своих инструментах оказывали ей музыкальную поддержку. Группе было предложено сопровождать Бриджит своей музыкой, не проявляя собственной инициативы, но отображая и поддерживая любой нюанс ее чувств, спроецированных музыкально.