— Сейчас уже нормально, — откликнулся Ситников. — Все просто. Встречались мы с пятого курса.

— Долго, — рассеянно пробормотала принцесса, выключая лампу и снимая очки. Потерла глаза кулаками. Взяла учебники и аккуратно выставила их в огромный книжный шкаф, который медленно, но верно заполнялся литературой.

— Долго, — согласился Матвей. — Я сам с юга, а Катюха отсюда, из Иоаннесбурга. Она очень хотела, чтобы я не шел служить. Ну а я всегда об этом мечтал. А ведь там как распределят…в город, а могут и в гарнизон какой. Вот и требовала, чтобы я отказался от этой идеи. А как отказаться от мечты, Алиш?

— Никак, — поддержала она друга, скидывая домашние тапочки и забираясь с ногами в кресло.

— Вот она и решила шантажировать. Либо, сказала, остаешься в столице, либо я от тебя ухожу.

«Вот дурочка», — подумала Алинка, расплетая свободной рукой косичку.

— А я понял, что, получается, город она любит больше меня. Понимаешь, малявочка?

Голос у него был гулкий, и приятно было просто его слушать.

— Понимаю, — сказала она. — Если б я любила, то я бы куда угодно поехала.

— Угу, — как-то потерянно произнес Матвей. — Ты, кстати, поедешь со мной на базу?

— Да! — радостно крикнула принцесса в трубку и засмеялась.

— Хорошо, — парень тоже хохотнул в ответ. — Малявочка, — вдруг спросил он, — а хочешь, я сейчас к тебе Зеркало открою? Напоишь меня чаем, я посмотрю, как ты живешь. Могу шкаф передвинуть. Если надо.

Алина покраснела, нервно огляделась. Да, эти покои при всем желании за скромную квартирку не выдашь.

— М-матвей, понимаешь…у меня сестра…, - промямлила она, жутко переживая, что он обидится.

— Ладно, — покладисто пробасил он, — тогда завтра увидимся. Ты только не сбегай после пар сразу, ладно?

— Хочешь погулять? — догадалась принцесса.

— Увидеть тебя хочу, — признался Матвей. И замолчал напряженно. Алина улыбнулась. Она ему точно нравится!

— Увидимся, обязательно, — она поболтала ногами, закинула их на подлокотник кресла. — Я тоже соскучилась.

Я честно отстояла с Эльсеном утреннюю язву и теперь невозмутимо курила в заполненной курилке, стряхивая пепел в пачку сигарет. К урне было не пробиться.

Создавалось впечатление, что на меня сюда ходят смотреть, как на неведомого зверя в зоопарк. Иначе чем объяснить, что здесь тусовались и сестры с педиатрии, и акушерки с родового? На их этажах тоже была фильтрующаяся курилка, так что надобности подниматься не было.

Со мной вежливо здоровались, особо любопытные спрашивали, как я срабатываюсь с старым ворчуном и не сложно ли работать. Тут приходилось себя останавливать. То, что и как могла сказать Марина Богуславская, не могла себе позволить Марина Рудлог. Ехидство просилось наружу, но пока я побеждала.

Особенно трудно было с бывшими-нынешними коллегами, которых я хорошо знала ранее. Подруг у меня никогда не было, но приятельские отношения завести я успела, и теперь было непросто сдержаться и не спросить у вышедшей из декрета Самойловой, по-прежнему ли ее муж звонит ей каждый час, чтобы проверить, что она на работе, или у медбрата Дубовника — купил он себе машину или все еще копит. В результате я была напряжена, курящие зрители были напряжены. Такая дымная плиточная будка с высоким напряжением.

Я была довольной и подуставшей, хотя впереди была еще операция. Организм, избалованный ночными бдениями с Мартином, утренним долгим сном и прочими радостями бездельной жизни, неохотно входил в рабочий режим. Зато я перестала чувствовать себя бесполезной.

Вчера Март заглянул ко мне вечером, таинственным голосом сообщил, что у них с друзьями какие-то важные дела с Тандаджи, и до конца недели мы не увидимся. А вот на выходных, если Высочество, то есть я, пожелаю, можем оторваться. И вообще он хочет посмотреть на меня в форме медсестрички. Так что могу захватить с собой белый халатик.

Я пообещала захватить не только халатик, но и самый большой шприц, потому что за удовольствие надо платить. Мартин, отсмеявшись, заявил, что на него без трусов я и без сомнительных поводов могу посмотреть. Я запустила в него подушкой, она полетела обратно, и в результате непродолжительных боевых действий меня защекотали до икотки.

Почему-то было тревожно. Так бывает — человек веселится, а глаза остаются задумчивыми. Но не стала спрашивать, потому что если б хотел — рассказал бы.

Люк не звонил больше.