Шрифт:
В другом видим перед нею Сатурна, который
Старается забыть, что он давнишний дед, Прямит свой дряхлый стан, желает быть моложе, Кудрит оставшие волос своих клочки И, видеть Душеньку, вздевает он очки. А там она видна, подобней царице, С амурами вокруг, в воздушной колеснице, Прекрасной Душеньки за честь и красоту Амуры там сердца стреляют на лету; Летят великою толпою; Летят, поднявши лук, на целый свет войною; А там свирепый Марс, рушитель мирных прав, Увидев Душеньку, являет тихий нрав, Полей не обагряет кровью И наконец, забыв военный свой устав. Смягчен у ног ее, пылает к ней любовью.На третьей картине Зефир списывает с нее портрет; но, боясь нескромности,
Скрывает в списке он большую часть красот; И многие из них, конечно, чудесами, Пред Душенькою вдруг тогда писались сами.Всего же более люблю обращение поэта к красавице:
Во всех ты, Душенька, нарядах хороша: По образу ль какой царицы ты одета, Пастушкою ли где сидишь у шалаша, Во всех ты чудо света; Во всех являешься прекрасным божеством — И только ты одна прекраснее портрета.Просто и так мило, что, может быть, никакое другое место в «Душеньке» не делает в читателе столь приятного впечатления. Всякому хочется сказать сии нежные, прекрасные стихи той женщине, которая ему всех других любезнее; а последний стих можно назвать золотым. – Мы не пеняем автору, что он не хочет далее описывать Купидонова дворца,
Где все пленяло взгляд И было бесподобно; Но всюду там умом Я Душеньку встречаю, Прельщаюсь и потом Палаты забываю.Но с палатами стихотворец забыл и хозяина; забыл, между портретами, упомянуть об его изображениях. Скрываясь от Душеньки, Амур должен был показаться ей хотя на картине. Лафонтен представил на обоях разные чудеса Купидоновы: например, ужасный хаос, приводимый его рукою в стройность…
Que fait l'Amour? Volant de bout en bout, Ce jeune enfant, sans beaucoup de myst`ere. En badinant vous d'ebrouille le tout, Mille fois mieux qu'un sage [19] .19
Как бы хорошо мог Богданович сказать это в русских стихах! Как бы хорошо мог, следуя Лафонтену, описать приступы любопытной Душеньки к невидимому Амуру и его отговорки, столь остроумные! «N'ecessairement je suis Dieu ou je suis D'emon. Si vous trouvez que je suis D'emon, vous cesserez de m'aimer ou du moins vous ne m'aimerez plus avec tant d'ardeur: car il s'en faut bien qu'on aime les Dieux aussi violemment que les hommes» [20] . Но поэт наш, как поэт, не любил закона и принуждения; хотел брать не все хорошее в образце своем, а что слегка и само собою попадалось ему в глаза —
20
А это значит, что я либо бог, либо демон. Если ты считаешь, что я демон, ты должна находить меня отвратительным, а если бог, ты должна перестать любить меня или по крайней мере перестать любить меня с прежним пылом, ибо редко бывает, что богов любят так же страстно, как людей. (Перевод с французского А. Смирнова. – Ред.)
Довольно, что Богданович, проходя иногда мимо красот Лафонтеновых, щедро заменял их собственными и разнообразными. Умея быть нежным, забавным, он умел и колоть – даже кровных своих, то есть стихотворцев. Вводя Душеньку в Амурову библиотеку, он говорит:
Царевна там взяла читать стихи; Но их читаючи как будто за грехи, Узнала в первый раз мучительную скуку И, бросив их под стол, при том зашибла руку. Носился после слух, что будто наконец Несчастных сих стихов творец Указом Аполлона Навеки согнан с Геликона; И будто Душенька, боясь подобных скук [21] , Иль ради сохраненья рук, Стихов с неделю не читала, Хотя любила их и некогда слагала.21
Скука не употребляется у нас во множественном числе.
Сей несчастный, согнанный с Геликона, был, конечно, не похож на Богдановича, которого Душенька с удовольствием могла бы читать даже и тогда, как он с пиитическою искренностию описывает лукавство ее в гибельную ночь любопытства. Злые сестры уговорили ее засветить лампаду во время сна Купидонова…
Прекрасна Душенька употребила тут И хитрость и проворство. Какие свойственны женам, Когда они, дела имея по ночам, Скорее как-нибудь покой дают мужьям. Но хитрости ль ее в то время успевали Иль сам клонился к сну от действия печали: Он мало говорил, вздохнул, Зевнул, Заснул.Это напоминает один из славнейших стихов в Lutrin {4} и стоит десяти прозаических страниц Лафонтена.
В описании Душенькиных бедствий некоторые черты также гораздо счастливее у Богдановича; например, трогательное обращение его к жалкой изгнаннице:
Умри, красавица, умри! Твой сладкий век С минувшим днем уже протек; И если смерть тебя от бедствий не избавит, Сей свет, где ты досель равнялась с божеством, Отныне в скорбь тебе наполнен будет злом, И всюду горести за горестьми представит. …………………………………………… К несчастию, тебя оставил Купидон. Твой рай, твои утехи, Забавы, игры, смехи Прошли, как будто сон. Вкусивши сладости, кто в мире их лишился, Любя с любимым разлучился И радости себе уже не чает впредь, Легко почувствует, без дальнейшего слова, Что лучше Душеньке в сей доле умереть.4
Это напоминает один из славнейших стихов в Lutrin… – то есть в поэме французского поэта XVII века Буало – «Налой».