Это положение хорошо учли евреи, оценивающие современное экономическое положение России, быть может резко, но в общем верно: «за русскую торговлю сейчас нельзя дать гроша; с минуты на минуту немцы или англичане захватят рынок без товаров, но с миллионным потребителем; русский рынок умер и его не воскресишь правительственными циркулярами; Россия не хочет мириться, когда предлагает Германия, ну так она должна будет помириться, когда этого захочет Англия: а это будет тогда, когда русский рынок станет пустым и его смогут разделить между собою Англия и Германия». Евреи осторожно отходят сейчас от торговли, которая недавно была всецело в их руках: они не скрывают того, что боятся экономического краха и не желают рисковать своими капиталами. В последнее время среди еврейского торгового населения Петрограда царило сильное возбуждение: распространилось известие, что в Англии образовалось «Русско-Английское торговое товарищество» в виде акционерной компании для «расширения русской торговли»; евреи считали это началом полного закрепощения русского рынка за англичанами и открыто выражали свое недовольство: большинство из них тесно связано в торговых сделках с Германией и не может сочувствовать «обангличанению» нашей торговли…»

«…многие рабочие, оставаясь на прежней точке зрения недопустимости для рабочих компромиссов с буржуазными партиями, осуждают даже организации столовых, говоря: «Ради хлеба нельзя продавать интересы рабочего класса и позволять буржуазии чувствовать хоть какую-нибудь тень зависимости от нее рабочих в частной жизни. Городские столовые — замаскированный тип подачки нищим, и их надо избегать до тех пор, пока рабочие не будут в силах создать свои, основанные исключительно на общественных началах столовые. Иначе после не обобраться упреков буржуазии в том, что рабочие «за хлеб-соль» отплатили по-свински».

««Сознательные рабочие» рисуют в ближайшем будущем революцию как следствие экономического краха в соединении его с политическим: по их мнению, недостаток сырья, принуждающий многие фабрики сокращать производство, должен прогрессировать; скоро он достигнет того, что вся хозяйственная жизнь страны, кроме работы на оборону, прекратится; появятся тысячи безработных женщин и подростков, которые собьют плату в предприятиях, еще работающих, и вызовут замену мужского труда женским. Усиление дороговизны, ввиду прекращения массы производств, приведет к требованию массами мира, который невыгоден буржуазии; вследствие этого произойдут события, распутать которые в силах одна революция».

«Если Петроград и дальше (как предсказывают левые) будет также нуждаться в продуктах, как теперь, то должно ожидать всякого рода беспорядков, погромов, а главное — усиления оппозиции всем другим мероприятиям Правительства, как бы ни были они полезны для общества и необходимы для государства. Уже и теперь в «очередях» и «хвостах» развиваются сплошь и рядом мысли о необходимости избежать платежа подоходного налога: «Зачем его платить, чтобы генералы-то пьянствовали. Нет, раз Правительство для нас палец о палец ударить не хочет, то и мы не плательщики» и пр.; не меньше насмешек вызывают объявления о военном займе: «Вот бумаги-то на объявления у них хватает, да и краски есть, а чтобы дать муки народу, так это их не касается… Найдут дураков подписываться: у всех животы подвело с голодухи, а они: подпишись на заем». И огромная непопулярность в столице как займа, так и подоходного налога резко показывает настроение петроградского населения».

«Не в меньшей мере обыватель желает, чтобы Правительство, узнав о его бедственном положении, пришло на помощь в упорядочении доставки продуктов: обывателя возмущает то, что когда в столице нет муки и масла, целые поезда приходят с продуктами, совершенно ненужными: перед Рождеством везли в неимоверном количестве дорогую дичь, фрукты, шампанское («для интендантства», как сообщалось на Николаевской ж. д.), но совершенно не думали о подвозе пшеничной муки, так как «ей торговать не с руки: наживешь копейки», — говорят купцы…»

«Если население еще не устраивает «голодные бунты», то это еще не означает, что оно их не устроит в самом близком будущем: озлобление растет и конца его росту не видать… А что подобного рода стихийные выступлений голодных масс явятся первым и последним этапом по пути к началу бессмысленных и беспощадных эксцессов самой ужасной из всех — анархической революции, — сомневаться не приходится…»

И отчего-то главный жандарм Петербурга даже словом не обмолвился о морозах, уничтоживших паровозы… Я специально не стал особо его доклад сокращать. Наглядно получается, не правда ли?

Кстати, о морозах и паровозах, я пытался найти об этом хоть какие-то внятные упоминания, но бесполезно, тогда стал искать источник, из которого Стариков выудил эти сведения, и нашел. Вот он:

«В феврале 1917 года в центральной России ударили сильные морозы до —43°, что создало дополнительные проблемы на транспорте в связи с выходом из строя свыше 1200 паровозов…» (Юрий Козенков. «Голгофа России», Москва 2001).

«В феврале в центральной России ударили сильные морозы до минус 43°. Это привело к выходу из строя свыше 1200 паровозов, что в свою очередь и затруднило подвоз продовольствия», — а это наш Николай Викторович.

Или вот как такое стерпеть без смеха? Цитируем:

«Глава военной миссии Франции в Петрограде генерал Жанев позже простодушно рассказывал, что ему докладывали об английских агентах, которые платили солдатам запасного Павловского полка на Миллионной улице по 25 рублей, чтобы они выходили из казарм и не подчинялись своим офицерам».

Прочитал я о простодушном французском генерале и стал ломать голову — почему не помню такого? Вроде никакого генерала по фамилии ЖАНЕВ на территории России никогда не было. Был Морис ЖАНЕН, имевший прозвище «генерал без чести»… Но всё выяснилось с помощью того же Юрия Козенкова, это у него в книге была опечатка в фамилии француза и такой текст: