Пусть барон для этих мест и чужой человек, был, да что с того. Классовая солидарность, будь она неладна, а что хуже того, тесные семейные и родовые связи владетельных баронов оттого ведь никуда не делись. Их было мало в этих местах, поморских владетельных баронов, но именно оттого они всегда старались держаться друг друга. И хоть по слухам, меж собой местные владетели кривили нос в сторону молодого выскочки, презрительно считая того недостойным, против внешней угрозы они выступят единым сплочённым фронтом. И что потом останется от города, можно было даже не думать. Ничего! И даже меньше чем ничего. Хорошо если руины и пепел останутся, а то и того не будет. Наймут рабов и сроют даже остатки фундаментов бывшего города Зареченска. Сроют и покидают в море, чтоб и камня не было. А всю территорию города засыпят слоем соли, по обычаям предков, чтоб ничего тут никогда не выросло. Благо уж с чем-чем, а с солью в этих краях проблем не было. Уж соли то на морском побережье всегда было полно.

Бывали, знаете ли, и такие прецеденты в этих краях.

Классовая или, иначе, кастовая солидарность, так это у них называется, кажется….

Встряхнувшись, отгоняя не вовремя всплывшие опасные мысли, начальник порта быстро пробежался глазами по представленной гонцом грузовой декларации. На первый взгляд всё как обычно, если не считать того, что всё непонятно. Указаны только наименование груза — какие-то ящики, количество, их габариты и вес. Всё.

— "И как прикажете это разгружать? — начальник порта, как серьёзный профессионал почувствовал лёгкое раздражение. — Ох уж эти сухопутные крысы, да к тому же владетельные бароны. Ничего-то правильно заполнить не могут. А какие использовать портовые краны? Или барон что, всё сделает сам? Собственным пердячим паром будет разгружать прибывший караван? Он чем думал?"

Большей наглости невозможно было представить. Мало того что этот барон, судя по всему не собирался платить за стоянку в порту прибывших судов, так ещё и не собирается ставить городские власти в известность о характере груза. На что, впрочем, как владелец города, а соответственно и порта, как части принадлежавшего ему морского залива, имел полное и несомненное право.

"Хотя, почему только части, — горько подумал Иероним Сигизмунд фон Вышецкий. — Не части! Всего! Всего залива".

Тут его было не уесть. Тут барон был в своём праве.

— "Что б ты сдох, тварь", — уже привычно равнодушно, мысленно выругался старый шляхтич.

Теперь у них оставалась последняя надежда, крайне слабая правда, попробовать разойтись с бароном полюбовно. Отделиться всей Заречной частью от старого города и объявить себя вольным поселением. Тем более что на то они, как бы имели полное право. Здесь жили люди вольные, а то, что когда-то формально этот залив весь, целиком принадлежал баронам де Вехтор, так это была ошибка первых поселенцев, пришедших на руины погибшего города. И даже не самого города, а одной лишь его заречной части, где на тот момент располагалась небольшая рыбачья деревушка. К слову, также погибшая, как и сам город.

Старый город когда-то давно погиб, весь, полностью, со всеми его старыми жителями и ни за что прошлое, нынешнее население Солёного Плёса не отвечало, не будучи никак связано с тем прошлым наследием. Только вот то, что они, не подумав взяли старое название и построились на месте бывшего здесь ранее поселения — вот где была их ошибка. Серьёзная ошибка первых поселенцев. Теперь их наследникам придётся отвечать по чужим долгам.

И никакой больше свободы, никакой самостоятельности. Потому как даже земля, на которой стоит ныне их город, принадлежит баронам де Вехтор. Вся земля вокруг залива на сорок вёрст протяжённостью, считая от уреза береговой кромки, как сказано в старых разрядных книгах. Которые, кстати, никто не отменял, и отменять не собирался. И которые, будь они трижды прокляты, найти можно у любого бургомистра любого здешнего приморского города, с планами, схемами, промерами глубин залива и подробным описанием. Не говоря уж про владетельных приморских баронов, у которых подобные записи дублируются в обязательном порядке и не по одному разу. И хранятся в таких местах, что и захочешь, не найдёшь.

Даже старые межевые знаки — каменные тумбы, не догадались вовремя свернуть и побросать в море. До сих пор стоят по урезу воды в заливе немым укором его личной бесхозяйственности. Всё было б тогда больше шансов на переговорах с бароном. Правда, в переговорах непонятно о чём…

Теперь у горожан оставался один лишь выход. Собирать вещички и валить в соседнюю бухту. Благо таких, никому не принадлежащих свободных глубоководных бухт по всему ближнему и дальнему побережью в этих краях было не сосчитать. Правда, не так хорошо обустроенных и без наличия в достатке пресной воды, но… хватало.

Но тогда придётся бросить здесь и дом свой, и всю свою недвижимость, и налаженное хозяйство. И бросить лично им любовно выпестованный великолепно оснащённый любимый морской порт. Его будущее, его личный пенсионный фонд, то, что он персонально и трепетно пестовал и взращивал многие и многие годы, буквально по медной монетке отрывая от себя, от своей семьи, недополучая положенное жалованье и вкладывая эти деньги в развитие любимого дела.

— "Чтоб ты провалился куда поглубже, проклятый барон, — с тоской, обречённо подумал немолодой уже шляхтич".

На душе Иеронима фон Вышецкого, чуть ли не всю жизнь отдавшего любимому морскому делу было муторно. Как же не хотелось идти сейчас на службу, что-то там делать и видеть рядом этого новоявленного хозяина, который и пальцем не пошевелил, а ему всё свалилось буквально прямо в рот. Как он ненавидел таких ублюдков.

Ведь он ничего не жалел для своего выпестованного за долгие годы любимого дела. Ни денег, ни труда, ни здоровья, ничего!

Даже на собственные деньги купил в Устьинском княжестве и за прошлую зиму перегнал сюда дноуглубительный земснаряд, надеясь за счёт её мелководной восточной части расширить глубоководную часть этой бухты и тем увеличить проходимость порта.