Вот когда это правило стало воистину золотым.

Останавливались на ночлег обычно они неподалёку от крепостных стен какого-либо приморского городка, и рано утром без привычной для местных вечерней толчеи в воротах первыми спокойно входили в просыпающийся город. А дальше всё как в присказке: "Кто рано встаёт, тому Бог подаёт". Оттого, наверное, и имели уже к этому времени свой немалый капитал.

Так что раннее утро для Сидора всегда начиналось одинаково, давно устоявшимся неизменным образом. Вставал он раньше всех, ещё в первых предрассветных сумерках, как правило, за час до общего подъёма, и, сделав неизменный привычный комплекс воинских упражнений, в одиночестве поднимался на ближний к спящему лагерю холм. Там расстилал прихваченную с телеги первую попавшуюся кошму и с этой самой высшей точки округи привычно наблюдал красоту просыпающейся степи.

Сегодняшний рассвет ничем не отличался от однообразной череды всех предыдущих, если не считать густых столбов чёрного дыма, поднимавшихся над городом у моря.

Это горел его город, его Солёный Плёс. Едва видимый на горизонте маленький приморский городок с выделяющимися по кромке лазурного моря кипельно белыми одно- и двухэтажными домиками с красными черепичными крышами. И с той стороны, поднимая лёгкие облачка пыли из-под копыт, поспешно двигался к лагерю небольшой отряд конной разведки, ещё с ночи высланный проверить, что там происходит.

Сидя на кошме, Сидор с тяжёлым сердцем молча смотрел на приближающийся отряд.

— Хорошо горит, — раздался над ухом мрачный голос Димона.

— Вижу, не слепой, — скрипнул зубами Сидор.

Скосив глаза, он посмотрел на мрачного Димона.

— Интересно бы знать, кто там такой шустрый похозяйничал в наше отсутствие? Стоило дён на десять покинуть дом, как кто-то уже в нашем доме хозяйничает, пожары устраивает. Гадом буду, но эта сволочь о том пожалеет.

— По коням! — заорал Сидор, решительно поднимаясь и двинувшись к лагерю у подножия холма.

Мог бы и не орать, — осадил он сам себя, только сейчас заметив давно выстроившийся у подножия холма готовый к выходу отряд.

— Пошли, Димон, — раздражённо мотнул Сидор головой. — Пока спустимся, пока быстренько позавтракаем, что в котле осталось, ребята как раз подъедут. Вот и узнаем кто в нашем городе такой шустрый поджигатель.

Возвращение в этот город давно уже воспринималось Сидором как возвращение в родной дом. Что неизменно каждый раз его удивляло. Странно как-то было ощущать в себе тёплые чувства к этим полюбившимся развалинам, к этому густо заросшему камышом комариному болоту на месте бывшего в прошлом красивого глубоководного морского залива и к этим не совсем дружественным к ним людям, что жили в этом городе у моря.

И даже то, что случилось этой ночью, не поколебало этого неожиданного для Сидора чувства. Случившийся пожар даже странным образом добавил городу очарования, словно сняв с него печать чуждости и окончательно сделав его родным и близким.

Тяжёлая весть — пожар дома, но всё лучше, чем набег пиратов или какой-нибудь залётной банды, как они было, вчера ночью подумали. Потому, наверное, и не спешили особо, неторопливо подъезжая к городу.

Даже мрачная физиономия встретившего их у въездных ворот часового, старательно прятавшего взгляд, заставила Сидора лишь равнодушно хмыкнуть. Хоть и было неприятно, что знакомый парень отводит глаза, но Сидор слишком устал за эту неделю, да и за эту бессонную для него ночь с этим неоднозначным утром, чтобы ещё и внимание своё обращать на такие мелочи, как плохое настроение какого-то часового. Да провались оно всё пропадом, вместе с часовым. И так от мрачных дум голова раскалывается, а тут ещё одна постная рожа перед тобой. Предпочёл мрачно лишь покоситься на понурую фигуру и не менее мрачно буркнуть в ответ приветствие на поздравление с благополучным возвращением.

— Фашист пролетел.

— Чего?

— Того!

Застыв вместе с лошадьми соляными столбами на краю раскинувшейся перед ними большой предзамковой площади перед укрытыми строительными лесами, не восстановленными ещё до конца въездными воротами замка, Сидор с Димоном, словно не веря тому, что собственными глазами видели прямо перед собой, мрачно обозревали представшее перед ними чудовищное зрелище.

— Есть такая картина хорошего русского живописца, Пластова Аркадия Александровича, — вдруг севшим почему-то голосом едва слышно просипел Сидор, — там, дома у нас на Земле. Называется: "Фашист пролетел". Один в один. Почти. Только вот трупов кругом что-то не наблюдается ни человечьих, ни животных, а в остальном — очень похоже. Трупы — прибрали, машины бросили, где попало.

Бывшая базарная площадь, просторно раскинувшаяся перед восстанавливаемыми въездными воротами замка, выстланная блестящими, очищенными от многолетних наслоений мусора крупными каменными плитами, была плотно заставлена хаотически брошенными, где и как попало старыми, ещё времён Второй Мировой войны на Земле машинами, всем своим видом создавая странное, чем-то притягивающее впечатление хаоса и разрухи. Словно над этим местом действительно пронёсся смерч, забрав людей и внеся хаос в колонну только вчера прибывшей техники.

Полное было впечатление, что скучившиеся в одном месте машины по какой-то непонятной причине в один момент вдруг, словно испуганные тараканы в тёмной комнате разом брызнули во все стороны, испуганные щелчком выключателя и вспыхнувшим неожиданно светом. Да так и застыли.

Только вот никаких тёмных комнат и щелчков выключателей здесь не было, как не было и тараканов. Поэтому, даже представить себе, что здесь на самом деле произошло, было невозможно. Впавшие в ступор мозги отказывались осознавать картину перед собой.