Возможно, что когда я приду домой и лягу спать, мне еще будет сниться сон о том, что со мной было, но, проснувшись утром, я увижу, что я у себя дома, в своей постели и не поверю в то, что было. Возможно, что этого никогда и не было, все только снилось как явь.

Я ухватился за подходящую ветвь, привычным движением натянул ее на себя, подпрыгнул и ловко приземлился на берегу. В детстве мы так же прыгали по деревьям, и я так же прыгал, пока подо мной не подломилась ветка и я больно не приложился к матушке сырой землей. А сейчас детские навыки вовсю пригодились.

Идти по самому берегу было неудобно, и я вышел на свободное место, поближе к дороге.

Прямо на выходе из кустов я был остановлен двумя мужиками в одинаковой черно-синей форме и такого же цвета бейсболками, резиновыми дубинами на поясе и с надписью белыми буквами над карманом куртки «яицилиМ» Бред какой-то. Неужели я снова попал в какой-то перевернутый мир? Ладно, на машинах «скорой помощи» пишут перевернутое «ecnalubmA» но это для того, чтобы водитель в зеркало заднего вида мог легко прочитать, что это «Ambulance».

— Кто такой? — послышался грозный рык.

— Человек, — сказал я.

— Умник? Вася врежь ему палкой по спине, — сказал старший.

Я еле успел увернуться от удара палкой, а ствол маузера больно царапнул меня по одному из полушарий того, во что превращается спина ниже пояса.

Да что это такое? В Америке полиция почем зря стреляет в людей без разбора. В России сразу бьют человека палкой или бутылку от шампанского в задницу вставляют и все это считается в порядке вещей. Народ — это бессловесное быдло, которое нужно бить денно и нощно для вбития ему ума. А самый лучший человек для битья — это интеллигент, законопослушный очкарик с докторской или кандидатской диссертацией. Ему можно навешать сто двадцать статей, обвинить в шпионаже, бандитизме и государственном перевороте. А чего? С ленинских времен действует триада, нет триада — это китайская мафия, русская государственная мафия всегда называлась тройкой — выработавшая собственный тройной генотип как бы правоохранителя — прокуроследователесудья, судоследователепрокурор и прокуроросудоследователь.

Маузер выскочил из-за ремня и ударился металлической коробкой магазина обо что-то каменное, своим звяканьем привлекая к себе внимание обоих яицилимов.

Я поднял маузер, чтобы показать, что он без патронов и его бояться нечего, но потом подумал, что это будет еще хуже. Помнится, как один пограничник застрелил своего напарника в пограничном наряде и ушел за границу, в Иран. Пришел он на иранский пограничный пост, а иранские жандармы спали после скудного обеда. Увидели вооруженного советского пограничника и руки сразу в гору: началась война и пограничники уже здесь, с автоматами. А пограничник бросает им свой автомат и говорит, что это он сдается. Перепуганные до этого жандармы так отделали перебежчика, что он, вероятно, уже и пожалел, что предал родину и совершил убийство. Жил бы себе спокойно и сейчас бы уже был на заставе и лопал бы фирменный борщ.

Собственно говоря, я тоже оказался в таком же положении. Отдай я маузер яицилимам, то они бы меня убили и сказали, что вступили со мной в схватку и еще получили бы это ордена, а их имена красной краской вписали бы в историю НКВД.

Круглый знак юбилейного знака, посвященного пятой годовщине образования ВЧК и пластинка с надписью: «Честному борцу с контрреволюцией тов. Гудыме от Коллегии ВЧК. 20 декабря 1923 года» будили память о моем старом знакомце и заставляли меня принимать меры к восстановлению законности в нашем государстве.

Глядя на меня удивленными глазами, яицилим Вася стукнул палкой своего напарника.

— Сволочь ты, Мыкола, — сказал Вася, — разве можно хорошего человека просто так дубиной по спине бить?

— Сам ты сволочь, Васек, — отвечал Мыкола, стукнув напарника дубиной по голове, — я тебе просто сказал, а ты меня по спине палкой бьешь.

— Ладно, хватит, мужики, — сказал я, — у кого есть закурить?

После взаимолечения яицилимы оказались вполне нормальными и неагрессивными ребятами.

Мы сели вместе и закурили.

— Вы чего здесь делаете, — спросил я, — никак операция какая?

— Да какая тут операция? — сокрушенно сказал Вася. — Нам нужно начальникам ежедневный сбор платить, а где мы эти деньги возьмем, мы же не торговцев опекаем. Вот мы и пошли, так сказать, позаимствовать у граждан некоторую сумму денег на нужды внутренних органов.

— На грабеж, что ли? — уточнил я.

— На реквизицию, — сказал Мыкола. — Самим противно, а вот делаем. Другой работы нет, а потом втягиваешься в это дело и считаешь, что это в порядке вещей. А что у вас за надпись на маузере.

Я подал маузер Мыколе, и он прочел всю надпись, взвесив в руке тяжелый немецкий пистолет. Так же подержал в руке маузер и Вася.

— Гудыма сейчас в большом авторитете, — сказал Вася. — Говорят, что даже наши начальники ему отстегивают. Он своим дружкам такие же пистолеты с гравированной табличкой дарит. И подписывает — борец с контрреволюцией Гудыма.

— А сколько лет Гудыме? — спросил я.

— Он старый волк, — сказал Мыкола, — лет за восемьдесят, но мужик твердый и жестокий, весь в шрамах, но никому спуску не дает.