– Так значит, ты любишь свободу? – задумчиво сказала она. – Это хорошо. Не думай, я тоже свободу ценю – и не только свою. За это вот и расплачиваюсь, – она кивнула на сына. – Одна с мальчишкой вожусь, отец его и знать не хочет. Хотя могла бы к коменданту обратиться, он бы обязал его кормить ребенка. Я, видно, из таких, которым за других всю жизнь приходится отдуваться. А о животных по себе не суди – мы в их шкуре не бывали и мыслей их не знаем. Может, им в клетках не так и плохо было. В природе ведь естественный отбор – больные и слабые гибнут. А в Зоопарке их кормили, лечили, заботились о них. И как бы там ни было, теперь хозяева наверху – они. Дождались своего часа, вышли на волю, а нас загнали в подземку, да и сюда уже пытаются добраться. Хорошо, если сразу сожрут, а вдруг там уже какие-нибудь разумные монстры появились? И будут уже нас держать в клетках, на потеху своим детенышам.

– А ламы в Зоопарке тоже были? – почему-то вспомнила Нюта про старый разговор.

– Конечно были. А ты о них откуда знаешь? Рассказывал кто-нибудь? Ламы жили на таких искусственных горках, огороженных проволочной сеткой, а перед нею был еще ров.

– Это чтобы они не кидались на посетителей?

Маша фыркнула:

– Скорее, чтобы посетители не кормили их всякой дрянью и не пугали. Ламы питались травой и людей боялись. Как бы тебе понятнее объяснить? Ну, вот как свиньи, например. Нет, свиньи – неудачный пример. – Маша нахмурилась. – Говорят, на одной станции они как-то грудного ребенка загрызли, который случайно к ним в загон попал.

– А как грудной ребенок мог случайно попасть к свиньям?

– Темное дело, вообще-то, – согласилась Маша. – Может, мать была свинаркой, а может, – тут она понизила голос, – специально хотела от младенчика избавиться? Но это ж какой жестокой и отчаянной надо быть? У нас вот за такое полагается смертная казнь. Даже если ей его кормить было нечем, отдала бы кому-нибудь на воспитание. Хотя могло быть и так, что младенчик мертвеньким родился, тогда все равно. Ты вот на Соколе была, это правда, что там покойников в биореактор кладут и свиньям скармливают?

Нюта очень удивилась, что Маша так много о ней знает. Вроде бы про Сокол она ничего не рассказывала. Но отпираться не стала и подтвердила – да, слышала на Соколе такие рассказы, а уж правда это или нет, про то, наверное, одни свинари наверняка знают. Но они люди угрюмые, и с ними особо не разговоришься.

Потом Маша сказала, что в Зоопарке ей всегда нравилось, там были всякие увеселения, а для детей продавали сладости и игрушки.

– Интересно, как там сейчас? – задумчиво спросила она. – В зоопарке ведь было много крупных, сильных и опасных животных. Если в результате мутаций страшными стали даже обычные собаки и кошки, то даже представить трудно, как теперь выглядят настоящие хищники – волки, тигры, медведи… Да и змеи ядовитые там жили в специальном подземном павильоне. Некоторые звери, наверное, разбежались по городу, а многие остались здесь. Поэтому сталкеры, выходящие в город с Краснопресненской и Баррикадной, часто не возвращаются обратно. Что ни день, то какие-нибудь тревожные новости. У нас вот до поры до времени было спокойно, а теперь тоже в страхе живем…

Нюта вновь хотела спросить, чего же здесь все так боятся, но тут Маша отвлеклась на сына: неугомонный мальчишка сел слишком близко к костру и прожег себе штанину.

– Горе мое! – кричала на него Маша. – Где я тебе столько одежды напасусь? Новые штаны не получишь, и не надейся. Господи, и так уже заплаты ставить некуда, – сокрушалась она. – И вообще, тебе давно уже пора спать. А ну марш!

И, несмотря на протестующие вопли, она повела сына укладывать. Их палатка, как оказалось, стояла совсем рядом, и Нюта отчетливо слышала Машин усталый голос:

– Лежи смирно, а я расскажу тебе сказку про Добрыню Горыныча и Змея Никитича. Едет сталкер Добрыня Горыныч в костюме химзащиты на дрезине по туннелю, автомат крепко в руках сжимает. А крылатый трехголовый Змей Никитич испугался и в логово свое забился.

– А почему крылатый? Разве змеи бывают крылатые и трехголовые? – удивился мальчишка.

– Мутант потому что. В метро все бывает. Слушай дальше. Змей Никитич просит: «Не губи ты меня, Добрынюшка, у меня малые детушки». А Добрыня отвечает: «Не будет тебе пощады. Если я тебя не убью, вырастишь ты своих детушек, и сожрут они всю нашу станцию, как на Полежаевской всех сожрали». И расстрелял в упор змея и детушек его. Тут и сказке конец. Да чего ты ревешь-то?

– Детушек жалко! Они же маленькие!

– А что делать? Или мы их, или они нас… Ну, спи.

Маша вернулась к костру, чтобы выпить перед сном чая, но когда Нюта хотела расспросить ее о жизни на станции, хмуро сказала, что устала как собака и сама только и думает, как бы лечь спать.

Нюта улеглась в той же палатке, что и Маша с сыном, а кроме них – еще одна женщина. На станции постепенно все затихло, и тут девушка снова обратила внимание на странные звуки. Кто-то глухо и неритмично ударял в металлическую поверхность, чем-то скрежетал по ней, словно какие-то одержимые кузнецы беспорядочно лупили молотами по железу.

– Маша, – спросила она, – а у вас здесь что, какие-нибудь цеха?

– Нет, с чего ты взяла? – неохотно отозвалась та.

– А что это там грохочет?

– Ничего. Спи! – буркнула Маша. Но Нюта чувствовала – обе женщины тоже прислушиваются к странному шуму.

– Интересно, сколько еще выдержат ворота? – спросила их соседка, ни к кому вроде не обращаясь.

– Да хватит уже ныть! – злобным шепотом выкрикнула Маша. – И без того тошно! Сами не хотите спать, так хоть мне не мешайте!