– Мужики! – орал он. – Тронулся Серега! Ну совсем спятил!

Потом он, увернувшись от Иванова, вскочил на свою койку, прижался к грязной стене и прочел громко, для всех, заявление своего товарища.

Тихо стало. Друзья смотрели на Сергея, нормального парня, комсомольца и хорошего товарища, ничего не понимая. А потом все присутствующие почувствовали страх, непонятно почему и откуда взявшийся, будто это они все, коллективно, написали прошение о переводе в другую, еврейскую, национальность. У двоих ребят сразу возникла потребность посетить туалет.

– Шютка, да? – спросил оставшийся казах Сакен Наримбетов.

– Это он из-за той статьи, – сообразил отличник, умница и очкарик Гаврилов Николай.

– Сколько дали? – спросил похититель документа, спрыгнув на пол. – Эти гады все купить могут. Вот и Серегу нашего купили.

Иванов спорить не стал, но характер проявил. Он боксом занимался с детства, а потому, как на тренировке, спокойно уложил Гаврилова на пол хуком справа, в челюсть. У лежащего забрал свое заявление, влез в рукава худой шинели, напялил на макушку заячий треух и вышел на свежий воздух.

Паспортный стол милиции был еще закрыт. Неподалеку от отделения находилось железнодорожное депо. Там Сергей и решил отогреться в обществе своего земляка – вохровца – Баштаева Трофима Денисовича – болезненного человека средних лет.

В тесной сторожке продохнуть нельзя было от папиросного дыма. Хозяин потянулся и открыл перекошенную, на одной петле, форточку. В помещение струей ворвался холодный воздух, и Сергей Иванов стал под эту струю, чтобы очнуться в прежней решимости совершить то, что он надумал сделать.

Стрелок охраны и Сергей относились друг к другу душевно. Отец Иванова погиб на недавней войне, а Баштаев был комиссован по состоянию здоровья. Семьи у вохровца не имелось, а потому он относился к студенту с особой заинтересованностью и теплом.

Тем не менее Иванов не стал рассказывать о своей затее. Спор у земляков случился по обычному поводу. Никак не могли они прийти к согласию, какая из городских команд лучше играет в футбол.

Потом Иванов прикорнул на железной кровати в сторожке Баштаева. Сергей почти всю ночь сочинял свое заявление, а потому сразу же заснул на полуслове. Трофим Денисович укрыл земляка, но при этом из кармана шинели выпало заявление студента. Вохровец документ прочел, будить Иванова не стал, но бумагу спрятал в карман и, напялив тулуп (пришло время обхода), вышел из сторожки, закрыв за собой двери на висячий замок.

Примерно через час студент проснулся и сразу же сделал два открытия: во-первых, его обращение в паспортный стол милиции исчезло, а во-вторых, он никак не мог покинуть сторожку, даже через окно, забранное крепкой решеткой.

Стук и крики не помогли Иванову, но вскоре вернулся его земляк.

– Ты чего, зачем? Отдай! – закричал студент.

Баштаев грел руки, прижав их к гофрированному железу печурки. Нагнулся, открыл дверцу и бросил в тлеющие угли заявление Иванова. Бумага охотно и радостно вспыхнула.

– Давай перекусим, – сказал Трофим Денисович, закашлявшись и снимая с плиты облупленный чайник. – Не сердись, Серый, что запер. Лучше у меня посидеть, чем на зоне.

– За что? – возмутился Сергей.

– За глупость, – невозмутимо объяснил Баштаев. – А за что люди сидят?.. Гляди, у меня леденцы есть. Вон целая коробка. А ты чего занятия-то прогуливаешь?

– Лекция в час, – хмуро отозвался Иванов. – Я пойду.

Он вышел на мороз с ясным пониманием, что земляк прав совершенно и только собственная глупость могла заставить его написать то злополучное заявление. Он даже протопал бодро мимо отделения милиции, но тут что-то заставило Иванова остановиться. Он сам себя обозвал предателем, громко и четко обозвал, выдохнув пар изо рта. Студент сделал это совершенно неожиданно, будто кто-то невидимый подсказал ему это обидное слово.

В паспортном столе ему дали бумагу, ручку с железным пером и чернильницу-непроливайку. Перо было скверным, чернила и того хуже. Иванов испортил три листа бумаги. Девушка-лейтенант только из симпатии к молодому и симпатичному студенту не выгнала его прочь за такую непозволительную трату казенного имущества.

Наконец она прочла заявление Иванова, и сразу глаза лейтенанта милиции утратили прежнюю добрую и зовущую влажность, а высохли до стального блеска. Девушка поднялась, не глядя на Иванова, и молча спрятала заявление в сейф.

– Когда зайти? – спросил студент.

– Вам сообщат, – сухо ответила девушка в синей форме и показала на дверь.

Вечером, сразу после лекций, Иванов был у Коганов.

– Я думала, ты уже никогда не придешь, – сказала Наташа.

– Это почему? – спросил Сергей.

– Ну, мы теперь вроде как прокаженные, – сказала Наташа Коган. – С нами опасно.

– Я тебя люблю, – сказал Сергей Иванов. И обрадовался, потому что прежде, так непринужденно и легко, он не мог выговорить эту простую фразу.